- Да... - Немного помешкав, он добавил: - Вы знаете, были такие моменты, когда завидовал я Толе, что отмучился он сразу.
- Да, да, понимаю, - рассеянно ответила она и прижала платок к глазам, а Володька весь напрягся, ожидая тех же вроде бы укорных слов, которые слыхал он от баб в проходимых им деревнях: "Ты-то живой остался..."
Но Толина мать ничего этого не сказала. Вытерев глаза, она подняла их на него - старческие выцветшие глаза, в которых стояла непроходимая боль.
- У меня скоро кончается отпуск... вот я и решил... - пробормотал он, чтоб разрядить молчание.
- Господи, значит, опять туда!
- Опять.
- Ну, спасибо, сынок, что зашел. Хоть узнала чего... как сын мой... Господи... - опять заплакала она. - Одной доживать придется, одной. Хоть бы меня господь прибрал, старуху-то... Нет, молодые гибнут. Ну, желаю тебе счастья... Одногодок, Толин, наверное?
- Да.
- Матери-то твоей какое счастье выпало... Повидала тебя. Только каково ей опять тебя провожать? И скоро?
- Скоро... Когда мы Москву проезжали, то два дня на Окружной крутились. Хотели мы с Толей домой сбегать, но нельзя было.
- Значит, рядом был Толя, совсем рядом! И не почуяло мое сердце, не почуяло...
Вышел он от матери Толи в полном разброде и с тяжестью в душе. Как же они могли с Тоней забыть обо всем? Ведь совсем рядом война, умирают люди, срывают голоса ротные, посылая в атаку, гремят выстрелы, рвутся снаряды, а в московских домах погибают от отчаяния матери и жены, получая похоронки.
- Так больше нельзя, - заявил он Тоне на другое утро, еще не войдя в квартиру.
- Что нельзя? - испуганно прошептала она.
- Мы забыли обо всем.
- О чем, Володя?
- О том, что война, о том, что кругом горе... А мы...
Тоня помолчала немного, потом, сдвинув брови, сказала непривычно сухо, даже жестковато:
- Вот ты о чем... А что впереди у нас? Тоже горе и тоже страдания. Они совсем близко. Я не знаю, что будет со мной, когда ты уедешь, не знаю, как буду жить, если с тобой что-нибудь случится... В чем же мы виноваты? - Она говорила отчетливо и убежденно. - Нет, ни в чем и ни перед кем не чувствую себя виноватой. Даже перед Юлей...
Но почувствовав, что не убедила Володьку, подошла, обняла и уже другим тоном, ласковым и нежным, прошептала:
- Глупый ты мальчик... Очень хорошо, что ты так совестлив, но впереди у нас... И не надо сейчас ни о чем думать...
* * *
В этот день Володька пришел к Тоне не утром, как обычно, а в середине дня - ходил перед этим на перевязку и получать по карточкам продукты. Поэтому те несколько часов, которые оставались им, пролетели как одно мгновение. И когда они вышли в прихожую прощаться, старинные стенные часы пробили не одиннадцать ударов, а только один - было половина двенадцатого!