Ягода размышлял не дольше, чем это требовалось для второго прочтения.
— Значит, считаете, что кому-то неймется скомпрометировать видного советского военачальника? — он сложил бумаги обратно в папку и разгладил ее рукой.
— Создается такое впечатление,— осторожно подтвердил Артузов.
— Это несерьезный материал. Сдайте его в архив,— заключил нарком, возвращая папку.
Артузов испытал мгновенное облегчение. Он никак не ждал, что Генрих Григорьевич так легко и уверенно возьмет все на себя. Тем более в нынешней обстановке. Но первая реакция вскоре изгладилась, сменившись нарастающим беспокойством. Муторное ощущение совершенной ошибки вновь обдало едкой кислотой.
Опасный остался документ, хоть и не было в нем ни грана правды. Опасный для каждого, кто к нему прикоснулся.
Время проявляет причинную взаимосвязь событий, которые зачастую выглядят разрозненными клочками действительности, вечно текучей, изменчивой и непостижимой в целостной полноте. Все проходит, но ничто не проходит бесследно. Слово, брошенное министром с трибуны, неощутимая подвижка осадочных толщ, стрекоза, покинувшая личинку,— все оставляет свой след в четырехмерном континууме пространства — времени. Физики называют его мировой линией. И, быть может, самое изумительное свойство создавшего нас мира заключается именно в том, что в соприкосновение приходят никак не причастные друг к другу вещи. Порой через много-много лет. Дальними ответвлениями мировых линий. Так пересекаются круговые волны от двух брошенных в воду камней. Так переплетаются корни растений. Листы и не ведают, какая борьба вершится во мгле перегноя.
Склеивая черепки критской или этрусской вазы, археолог с превеликим тщанием восстанавливает прихотливый рисунок. Но неосторожный владелец, столкнувший свой антик с каминной доски, помнит узор.
Перед рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером стояли четыре вазы, вернее, урны с прахом его людей. Проследить последовательность событий не составляло труда.
В ходе чистки, известной как «ночь длинных ножей», когда были ликвидированы главари штурмовых отрядов, показалось целесообразным убрать еще кое-каких деятелей, никак не причастных к СА, но неугодных фюреру. В их число попали генералы Шлейхер и Бредау. Германия и остальной мир в целом отнеслись к акции с пониманием. В уничтожении Рема и его банды многие увидели долгожданный знак поворота к более умеренной политике. Труды министерства пропаганды, таким образом, увенчались успехом. А вот с генералами вышло маленькое осложнение.
Руководство рейхсвера потребовало их недвусмысленной реабилитации, чуть ли не извинений. Министр обороны фон Бломберг и командующий сухопутными войсками фон Фрич лично посетили фюрера в Бертехсгадене и весьма энергично дали понять, что армии нанесено оскорбление. «Неслыханное», как позволил выразиться Бломберг, этот «Резиновый лев».