- У сестры... Маме нездоровится последние дни. - Она лениво потянулась, поднялась и пошла к зеркалу поправлять волосы. - Ну и видок у меня... - Леля повернулась к нему. - Ты иди, Володька, а то мать вернется, подумает черт-те чего.
Володька встал, хотел было подойти к Леле, решив, что, наверно, надо поцеловать на прощанье, но она остановила его, махнула рукой.
- Ты иди, Володька... Иди. И ему ничего не оставалось, как сделать такой же прощальный жест и выйти из комнаты.
Проснулся Володька поздно... Трещала голова, противно было во рту и на душе. Дотянувшись до папирос, он закурил, но стало еще противней - затошнило. Загасив папироску, долго не вставал с постели, лежал и думал... Конечно, на кой черт он нужен Тоне такой, растрепанный, совершенно не знающий, как жить дальше... На фронте как-то не приходилось решать что-либо только для себя, думать лишь о себе. Когда перед ним ставилась какая-то задача, думалось в первую очередь, как решить ее с наименьшими потерями. О себе тогда не очень-то беспокоился. А сейчас вот надо решать именно свою собственную судьбу, свое будущее, но как? Он не привык к этому и слабо представляет, как такое делается.
Наконец он встал, выпил воды и поплелся к трем вокзалам, где ждал уже Егорыч, чтобы отоварить у Надюхи талоны, тем более что после вчерашнего денег у него не осталось. Провернув дело с Надюхой, они отправились на Центральный рынок. Егорыч с "товаром" пошел туда, а Володька стал поджидать его на Цветном бульваре, но... не дождался. Забеспокоившись, ринулся на рынок, пробежал по всем рядам, но Егорыча не нашел...
"Забрали!" и Володька с тяжелым сердцем пошел домой, а к вечеру подался на Домниковку.
Егорыч сидел у Надюхи... На столе чекушка, но веселья не заметно.
- Что случилось? - спросил Володька.
- Амба, лейтенант! Больше я этим делом не занимаюсь. Еле-еле из милиции выбрался, пристали: где хлеб достал? Ну я врал, конечно, что дружок фронтовой вернулся, а выпить нечего, вот и дал мне две буханочки на водку сменять... Не знаю, поверили или нет, но, поломавшись, отпустили. Больше я на Центральный ни ногой. Вот так, Володимир... Надо это дело бросать, - решительно закончил Егорыч, взмахнув рукой.
- Ну и бросим, - без особого сожаления сказал Володька.
- Как жить будешь? - спросила Надюха.
- Как все...
- Опять все? Твердил тебе Гошка, твердил, - досадливо бросила она.
- Прокручусь как-нибудь. Мне эти дела, кстати сказать, вот где, - показал он на горло.
- Да, это я знаю, - вздохнула Надюха.
Егорыч допил оставшиеся полстакана и поднялся... Встал и Володька.