Подошёл поближе, потом порывисто шагнул вперёд, руки простёр навстречу — обнялись крепко братья. Рады оба встрече — два месяца не был младший князь у родных берегов, бороздил моря, до этого ни разу не хоженые, и знакомые ему лишь по свиткам древних корабельщиков. Лишь особо доверенные, да малым числом ведали путь к отчим землям, но сам Добрыня до нынешнего года к Руяну не плавал ни разу…
— Как сходил?
Посуровел взгляд у воеводы, словно тень прокатилась по лицу его. Ответил глухо:
— Страшное творится на родной земле, брат. Ну да о том тебе лучше с беженцами побеседовать.
— Потом с ними говорить будем — сейчас пусть выгружаются. А мы — пойдём. Через два дня Совет соберётся. Пришлось вот… У нас тоже проблемы появились. И немалые. Так что — одно к одному, брат.
— Да… Беда одна не ходит.
Опустились плечи у воина, но тут же вновь голова поднялась, улыбка озарила лицо:
— Да только слав беде не поддаётся…
— А мечом её подлую, между глаз!
Подхватил поговорку, известную каждому, брат…
Ратибор едва вытерпел, пока Добрыня приведёт себя в порядок: помоется в бане, поменяет грязную одежду, и когда тот вошёл в трапезную княжеского терема, указал на заставленный яствами стол:
— Садись. Будем делать сразу два дела. И поедим, и дела обсудим заодно.
Брат подошёл к столу, улыбнулся:
— Ты всегда торопишься.
Но впервые на его памяти тот не ответил на шутку, наоборот, его лицо стало ещё серьёзнее:
— Давай с тебя начнём. Рассказывай.
Воевода похода пожал плечами, мол, раз так хочешь… Положил в миску томлёной уоты, сверху навалил нежного, варенного с душистыми травами мяса молодого поросёнка, посыпал всё сверху зеленью и резаными томатами. Отпил из большой чашки ледяного кваса, кинул в рот первую порцию горячего, и видя что брат вот-вот взорвётся, всё же начал докладывать:
— До Арконы дошли без хлопот. По пути нам попались какая то мелюзга, но она никому ничего не расскажет. Сожгли всех к Чернобоговой матушке. Подошли к условленному месту — второму капищу, но там уже было всё кончено. Охотники[7] из наряда подошли на каноэ — там лишь трупы, посечённые на куски, да угли. Стало понятно, что придётся нарушить тайну и подойти к самому граду. Подождали нужное время, пока ночь не настанет, попросили туч побольше у Владыки Грома[8]. Он на нашу просьбу откликнулся, послал просимое…
Снова съел ложку уоты, запил, продолжил:
— Вошли в гавань — там тоже одни мертвецы. Перед нами градские датский флот потопили, что Главный жрец Проклятого Истинными призвал. Понятно, что если мы начнём сразу к берегу приставать — вспыхнет паника, и под горячую руку братоубийство случится. Потому стали в середине гавани, послали опять каноэ. Сам пошёл… Град был обложен плотно. Вражьи крепкорукие из махин стены рушат день и ночь, воины на слом идут. В общем — людей у них не было. Все мужчины, от шести лет на стенах бьются. Самые малые — камни подтаскивают, стрелы, воду и пищу воям разносят. А женщины в середине града собрались, куда камни не долетают. Там же и пораненые, кто увечья тяжёлые получил. Кто легко уязвлён — сразу после перевязки назад возвращается, а град — пылает… На берегу гавани нас окликнули. Дозор. Мы ругаться не стали — попросили кого из жрецов позвать. Те не поверили поначалу, кликнули мальца, отправили. Да тут сам Старший появился. Вместе с остатками дружины храмовой. Когда узнал, откуда мы и зачем явились, ликом потемнел, повинился за дела чёрные, попросил прощения за измену. И от помощи нашей отказался — сказал, смертью искупить желает то, что сотворили жрецы, когда отказались от прадедов наших. Дружина Святовидова жреца поддержала. Единственное — попросил он спасти женщин и детей, и тех, кто ранен. И… Казну храмовую отдал. Мол, ничего врагам не отдавайте, а вам она пригодится, верит, что на доброе дело пустим её…