Опять сделал паузу — еда остывала. Недовольно поморщился, но Ратибор смотрел на него слишком уж серьёзно и ожидающе, вздохнув, воевода вновь продолжил:
— Кроме злата, серебра и каменьев самоцветных без счёта — свитки, книги, доски с письменами предков наших, и таблички каменные. Как сказал Старший — там все тайны, жрецами хранимые, с незапамятных времён, когда впервые ступила на сей мир нога славянина, и история племени нашего…
— Народа сколько, и кто?
— Пять тысяч двести одиннадцать. Из них женщин, включая малых детей — четыре тысячи сто. Мужского пола ребятни, до пяти лет от роду — тысяча сто. Мужчин взрослых — одиннадцать. Все раненые. Очень тяжело. Еле доставили. По пути двадцать семь скончалось. Воинов. Взяли то больше…
Снова вздохнул, и потом уже без понукания заговорил торопливо, захлёбываясь словами:
— Наслушался я речей людских. Что эти твари в земле нашей творят — даже представить невозможно! Людей убивают всех подряд, причём способами настолько изуверскими, что только от вида смерти можно ума лишиться. Рабов гонят тысячами, и не кормят. Умер — кидают на пищу невольникам. Мясом человеческим своих собак кормят! Деревни, грады жгут, а детей малых в огонь кидают, или в колодцы. И для устрашения лютые казни устраивают публичные: кожу сдирают заживо, в кипятке варят на медленном огне, расчленяют на куски, пилами распиливают, кости дробят молотами, зверь лютый, дикий такого не делает, что эти чудовища, знаком Проклятого осенённые! Брат! Нельзя сюда Распятого пускать! Нельзя! И позволить ему захватить мир тоже нельзя! Надо вмешаться! Нельзя нам тут отсиживаться! Или поздно будет!
Ратибор, потрясённый этим всплеском эмоций, расширив глаза смотрел на Добрыню. Вздохнул, налил себе кваса. Сделал большой глоток, потом негромким голосом заговорил в свою очередь:
— У нас тут тоже… Что-то подобное… Кипчаки, что на Полудне кордоном стоят, прислали гонца с чёрным копьём.
— Что?!
Воевода вздрогнул — этот знак означал, что пришла беда…
— Через горы перевалили армии несметные людей со второй половины земли. Все в перьях, в доспехах из холстины просоленной, хлопком подбитой. Идут, словно саранча, будто жук полосатый[9]. Уничтожают всё на своём пути, вытаптывают поля, скот убивают и бросают. Что вольный, что домашний. Городки и селения жгут, а людей…
Старший брат сглотнул, потом выдавил из себя:
— Едят…
— Как — едят?!
Потрясённо переспросил младший, и воинский князь повторил:
— Так и едят… Как мы — скотину. Насыпают холм о четырёх углах. Наверху ставят плиту плоскую, каменную. На том камне пленнику грудь и живот вспарывают, вырывают сердце. Потом тело бросают воинам своим. А те уже и… Кипчаки донесли. А я им верю. Да пленные подтвердили. Взяли наши небольшой отряд.