— Сказали мне в Нордлинге, что ты Знающая.
Та нахмурилась:
— Свен как был треплом, так и остался им… Чего ты хочешь, слав?
— Узнать бы мне про одного человека…
— Про девицу красную, поклоняющейся Распятому, что тебя по всей Державе ищет? Так свидишься с ней скоро, если пожелаешь того.
— Мать…
Вот уж действительно сильна… Никому, кроме брата и жены его даже не заикался о свадьбе фальшивой. А Льот сразу… Между тем она продолжила:
— Если про отца сироты, что ты привёз — жив он. Со здоровьем, правда, не очень. Но точно жив. И… Думаю, скоро увидишься вновь с ним…
Ого! Точно сильна…
— А про девицу, что утешила тебя в прошлом году…
— Про неё не надо…
Словно тень пробежала по лицу Льот, но тут же исчезла. Ничем не выдала себя знахарка. Зато парень убедился, что она это…
— Не хочешь — не надо. Было бы спрошено.
Отвернулась, сняла с себя платок, в котором малыш лежал, шагнула мимо парня к дверям…
— Ты за вещами?
Как споткнулась… Обернулась резко, вновь глаза прищурила, спросила зло:
— Чего мелешь?!
— Собирайся. Корабль в Славгород завтра отходит. Можешь всё бросить — новое куплю. Что пожелаешь.
— Ты с ума сошёл, слав?! Про девчонку, с которой плоть тешил, даже знать не хочешь, а меня, невесть зачем, увозить собрался?
Улыбнулся парень ласково:
— Не надоело тебе? Не спрашивал про утешительницу свою тогдашнюю, что знаю всё про неё.
— И что же ты знаешь?
Не успел ответить ей, как захныкал младенец, задвигался в платке, видно, разбудили его громкие голоса. Глаза открыл, и были они карими, как у всех Соколовых. А у самой Льот глазищи на пол-лица серые.
— Отвернись!
Буркнула, доставая грудь полную из рубахи, чтобы малого накормить. Дар послушался, а знахарка на ступеньку присела, прямо здесь и малышу сосок в рот сунула…
— Странный ты. Приехал, мальчишку привёз. Оставить захотел. Я, грешным делом, подумала, что твой незаконнорожденный. Да, только мальца я прочитать смогла, а тебя — словно глухая стена. Всех вокруг себя вижу, кроме тебя. Ну, зачем тебе я? Да ещё с приданным? Скажи?
— Потому что хочу, чтобы сын мой рос с отцом. И с матерью. Насмотрелся я…
Буркнул в сторону последние слова. Но знахарка рассмеялась вдруг:
— Так ты думаешь, что та ночная утешительница — я была?
— Кому другому поверил был бы. А тебе — так скажу. Не обманешь меня. Собирай свои вещи, то, что тебе дорого. Уезжаем мы завтра.
— Тогда и ищи свою усладу!
Дар злиться начал. Шагнул к ней, навис тучей:
— Сказано тебе собираться?! Так слушай мужчину, женщина! Или мне тебя силой волочь? Я и такое смогу!
— Да как ты…
Едва не подпрыгнула, но тут мальчишка от груди отвалился, причмокнул, потом хрюкнул, срыгивая воздух, снова задремал. Поднялась молодая мать, вошла в дом, уложила осторожно сына в колыбель резную, поправила одеялко лоскутное поверх пелёнки. Потом развернулась, а Дар уже за ней стоит. Словно призрак прокрался следом, бесшумно. Отшатнулась норвежка от неожиданности, да тут сгребли её в охапку, и в губы поцелуем злым впились… Только быстро то касание губ стало добрым и ласковым. Наконец, как задохнулись оба, отпустил деву воин, качнуло её, да парень успел подхватить, усадить на кровать, что рядом с колыбелью стояла. А там… Хвала Троице — спит сын крепким сном, иначе бы отец с матерью своей любовью его бы точно разбудили. Изголодались оба друг по дружке несказанно…