…Первое, что заметил Дар, выехав на заполненную народом городскую площадь — это большой помост, на котором красовалась виселица. Но главное было не это, а другое — рядом с виселицей был установлен большой котёл, в котором что-то сытно и сочно булькало, а одетые в одинаковые алые одежды личности суетливо подкидывали дрова в огонь, жарко пылающий под ним. Он резко осадил жеребца и обернулся к Алексу:
— Что такое?
Тот равнодушно пожал плечами:
— Скорее всего, поймали фальшивомонетчика, будут варить в смоле. Либо испытывать ведьму кипятком. Останется жива — оправдают. Нет — значит, ведьма.
— Сурово… После кипятка в любом случае никто не останется живым.
Подъехавший брат Бонифаций загнусавил было:
— Святая великомученица Лукерия, проживавшая в Риме…
Слав вскинул руку, обрывая готовую затянуться до утра проповедь храмовника:
— Тише, брат. Приговор зачитывают.
И верно — на помост вышел герольд в богато расшитой одежде, развернул с важным видом свиток и, прокашлявшись, заблажил во всё горло:
— По приказу Святой Церкви предаётся казни девка Францишка с Руси, раба виконта де Блюе, наведшая на него порчу, из-за чего честный рыцарь оказался расслабленным…
Толпа просто покатилась от смеха, не удержался и слав:
— Это же надо быть таким идиотом, чтобы признаться на весь город и всю округу в своей импотенции!
Окружающие его тамплиеры тоже заулыбались. Но в следующее мгновение Дар вдруг стал серьёзным — на помост вытащили молоденькую девушку, вряд ли старше шестнадцати лет в простом изорванном платье. Она еле шла, поскольку её ноги были покрыты страшными ранами, обнажённые руки так же исполосованы кнутом, и несчастная фактически висела на руках палачей. Герольд тем временем продолжал:
— Приговорена она, после следствия, учинённого каноником Святой Церкви нашей Теодальдом из Бургоса, как ведьма, к казни в кипящей смоле, поскольку упорствующая и не раскаялась в вере своей еретической.
Дар вдруг тронул своего жеребца, расталкивая толпу широкой конской грудью. На него шикали, пытались огрызнуться, но увидев рыцаря, да ещё и тамплиера, в страхе умолкали, и слав уверенно пробирался к месту казни. Приговор уже был зачитан, и герольд вновь с важным видом скатал свиток в трубку, показал толпе печать, болтающуюся на нём, потом вновь открыл рот:
— Кто желает сказать?
Раздался чей-то визгливый голос:
— Ведьма!
И потух. Зато в ответ позвучал весёлый бас:
— Этот виконт от рождения импотентом был, поскольку на женщин у него не встаёт, а только на детские попки!
Толпа восторженно загоготала, но герольд вскинул руку: