— Тревога! Ближе к воде!
— Мальчишки, а в речку ведь нельзя лезть, может убить молнией!
— Не убьёт! Это ты, Лидочка, в своём электротехническом глупостей наслушалась!
В обрыве имеются выемки, вырытые мальчишками. Прячем в них одежду. Горняки сокрушаются о своей форме.
За первой волной прохладного воздуха прокатилась вторая, и затихло. Вдруг посыпались у берега с неба лёгкие и звонкие монетки — первые капли дождя пробежались по реке. Стало совершенно темно. Неожиданно из-за леса вылетела светло-жёлтая стрела, пронзила небосвод. На миг стало светло — и грух, грух, грух — прокатилось над головой, и оглушительным треском рвануло где-то поблизости. Все мы уже по плечи, в воде. Славка и Витька орут, прыгая на месте; с берега скатываются в воду две фигурки, это Игушин и Олечка Икрина. Вода кипит вокруг нас. Девчата взвизгивают, что-то выкрикивают. Тяжёлые капли часто бьют в голову, секут лицо. Я протягиваю руку, трогаю чью-то голову, плечи.
— Ой, кто это? — пугается Варя. Я привлекаю её к себе. Она дрожит.
— Страшно? — кричу.
— Ужас! Борька, какой ужас! Зачем мы остались! Мне дышать нечем, заливает лицо!
— Ребята, ребята, — плачет, кажется, Сивотина, — помогите я не могу устоять!
Опять сверкает молния, вижу, что Игушин держит её и Икрину, обхватив их руками за шеи. Признаться, и мне жутковато.
Но гроза проползает дальше. Вскоре делается светлей, над лесом появляется звёздочка. У девчат страх сменяется нервным весельем. Мы одеваемся и спешим по домам…
Просыпаюсь я в первом часу дня. В комнате никого нет. Двор снова залит солнцем. Ах, как чудесно. Заметно постаревшая Вера Александровна, должно быть вернувшись с рынка, подымается по ступенькам крыльца с сумкой в руке. Волосы у неё белые-белые. Замечает меня, улыбается. Я здороваюсь.
— Давно приехал, Борис?
— Вчера днём. — Она качает головой, продолжая улыбаться. Говорит что-то торопливо, но негромко, и я не могу понять её. Однако киваю, и она кивает и скрывается в доме.
Натягиваю старенькие брюки. Обуваться не буду. И в городе днём буду ходить босым. Я спрыгнул с крыльца, пробежал по дорожке между картофельными грядками к огороду. На душе как-то тревожно и радостно от прошедшей ночи, от предстоящего великолепного дня. На огуречной грядке сорвал длинный упругий огурец, привычным движением стёр с него податливые колючки. Прошёл к месту, где в прошлом году ещё стоял столик. Его нет. На меже пырей почти до колен, за ним усадьба Кунцевых. Два окна их маленького домика, закрытого кустами сирени, выглядывают между ними. Яблони у Кунцевых, как и у нас, молодые, им не больше пяти лет. И Кунцевы, как и мы, ещё не говорят «наш сад», а «наш огород».