Тамара оглянулась, вздрогнула. Должно быть, воспоминание об убитом нагнало на неё страх.
— Ты не бойся, — сказал я, — со мной ничего не бойся.
Мы присели. Я положил левую руку на её плечи. Сделал это будто небрежно, будто в этом нет ничего особенного.
— Ты чего дрожишь? — сказал я. — Холодно?
— Пошли домой, Боря.
— Почему?
— Пошли. Мне страшно.
«Сейчас я её поцелую», — подумал я.
— Пойдём, — сказала она и поднялась.
Через три дня нам сдавать историю. К этому экзамену я готовиться не буду. Историю я знаю великолепно. Я спросил, боится ли она экзамена.
— Боюсь, — говорит Тамара, — я всегда боюсь экзаменов.
Я хочу что-то сказать, но мысль о поцелуе вертится в голове. До её дома мы молчали. Калитка у них оказалась закрытой. Я перелез через забор, открыл. Поцеловать Тамару так и не удалось. Она заспешила домой.
— Я пойду, пойду, а то мама рассердится.
— Завтра там же и в то же время, да?
— Да, да.
Завтра обязательно её поцелую.
У нас калитка тоже закрыта. Двери в дом распахнуты. На столе кружка молока и кусок хлеба. Тихо-тихо. Все спят. Первый час. Быстро пробежало время!
— Боренька, где ты был?
Мама не спит.
— Гулял. В городе гуляли. К реке ходили.
— Ложись спать.
— На огород идти мне завтра, ма?
— Нет, я сама.
— Спокойной ночи, ма.
— Спокойной ночи.
Я на цыпочках подкрался к ней, поцеловал в щёку.
— Двери не закрывать, ма?
— Не надо.
Дина спит. Или притворяется? Раздевшись, вытягиваюсь под простынёй.
— Ты спишь, Динка? — шепчу я.
Спать не хочется. Хочется поговорить с ней о чём-то хорошем. Почему мы всю жизнь ссоримся? Не ссоримся, ссора — это нечто другое. Мы по душам с ней не разговаривали. Почему?
— Дин?
Она отворачивается к стене.
— Не мешай спать, — шепчет она.
— Ну и дрыхни, — говорю я, — можешь перебираться из этой комнаты, если тебе мешаю.
Я проснулся поздно. Родителей нет. Выпил молока и вышел на крыльцо. Сестра расстелила под кустом сирени одеяло. Читает учебник, поджав под себя ноги. На ней просторный сарафан из цветастой материи. Взглянула, едва заметно усмехнулась губами. Вера Александровна вернулась откуда-то домой. Я здороваюсь с ней, она отвечает, улыбаясь. Она теперь ходит без костыля и, здороваясь, улыбается. Приезжал её сын Леонид с женой. Он полковник. Служит где-то за границей. У него тонкие усики, горбатый нос. Имеет два пистолета. Один носит в кобуре, второй хранит в чемодане. Говорит, что этот второй — память о хорошем его товарище, погибшем на фронте.
От забора, сарая, кустов сирени и акаций лежат на земле резкие тени. «Как в лунную ночь», — мелькает мысль. Хлопнула калитка. Это Витька. Он в майке и босой. Мы все так ходим днём. Мы бы в одних трусах ходили и по улицам, как год назад, но мы выросли из трусов. И если идёшь куда-нибудь со двора, надеваешь брюки.