— В воскресенье!.. А теперь еще пятница…
— Так что ж?.. Всего два денечка. Потерпи, батюшка!.. Да что это?.. Посмотри-ка, Дмитрий Афанасьевич!.. Видишь, перед господским двором, на лугу, собираются мужички и бабы: видно, хотят в хороводы играть. Мне сказывали, что, опричь соколиной и псовой охоты, это любимая забава боярина… Да вот никак и он сам изволит сюда идти… Ну, так и есть!
— Что, гость дорогой, — сказал Куродавлев, подойдя к открытому окну, — отдохнул, что ль?
Отдохнул, Юрий Максимович.
Так не хочешь ли взглянуть на наши деревенские забавы?.. Милости просим за ворота, на луг!
Левшин вышел вместе с боярином на обширный луг, посреди которого огромный сибирский кедр, раскинув свои роскошные и благовонные ветви, прикрывал, как шатром, дубовую скамью и стол, на котором стояла серебряная братина, наполненная медом, в ней плавал небольшой позолоченный ковш, а подле стояли две кружки, также серебряные.
— Прошу покорно сюда, Дмитрий Афанасьевич! — сказал боярин, садясь на скамью. — Здесь, любезный, моя красная площадь, только на ней никто не бунтует, а все веселятся.
Весь луг перед господским двором кипел народом. Все были одеты по-праздничному, то есть женщины в кумачных сарафанах и белых поневах, мужчины в красных и синих рубашках; на иных были сермяжные кафтаны внакидку, на других белые холстяные азямы; замужние крестьянки были в нарядных кичках, девушки в повязках, а все мужчины без исключения в войлочных шапках или шляпах без крыльев, совершенно сходных с теми, которые и теперь еще носят в Белоруссии.
— Ну, что, за чем дело стало? — сказал Куродав-лев. — Что они толкутся на одном месте, словно бараны?.. Эй, Демка!.. — продолжал он, обращаясь к одному из своих челядинцев. — Скажи бабам-то, что ж они не поют и в хороводы не играют!.. Иль нет… постой… я их расшевелю!.. Подавай сюда Федьку Козла!
Федька Козел, детина лет тридцати пяти, вышел из толпы слуг. Взглянув на его худощавое лицо, с раздавленным плоским лбом, выдававшимися вперед челюстями, длинным горбатым носом и небольшой остроконечной бородкой, не трудно было догадаться, почему его прозвали козлом. Он держал под мышкой гудок.
— Слушай, Федька! — сказал боярин: — ступай-ка туда к бабам, да хвати плясовую. Вишь, они сегодня что-то жмутся.
— Ничего, батюшка Юрий Максимович, — сказал Федька Козел, натягивая струны на своем гудке. — Видно, засмотрелись на его милость, небывалого гостя. Да ведь все дело в почине; вот как я затяну бычка, так ноги-то у них порасходятся.
Гудочник сказал правду: лишь только струны заскрипели под его бойким смычком, и он сам начал пошевеливаться и потряхивать своей козлиной бородкой, все пришло в движение. Рассыпанные по лугу крестьяне столпились в одну кучу, примкнули к бабам, и вот в несколько минут составилось с полдюжины хороводов. Федька Козел перебегал от одного хоровода к другому, подлаживал на своем гудке под песни, свистел соловьем и морил со смеху баб своими прибаутками.