— Ах, трусишка проклятый! — прошептал боярин. — Ну, а ты что?
— Я, батюшка, взял на себя зверя, перекрестился, да хвать его рогатиной под левую лопатку.
— Так, так!.. Ну, что, медведь-то полез на рогатину?
— Сначала полез, батюшка, так и прет!
— А ты ратовище-то рогатины себе под ногу?
— Вестимо, кормилец!
— Так, так!.. Ну, что, медведь начал около тебя круги давать?
— Да, батюшка!.. Уж он кружил, кружил!., и рато-вище пытался сломить, да, слава тебе, Господи — устояло!.. А кровь-то из него так и хлещет!.. Как он дал этак кругов тридцать, да вовсе из сил-то выбился, так вдруг как заревет в истошный голос, — и пошел прямо по рогатине на меня, а я топор из-за пояса, хвать его по морде — вот он и повалился.
— Ну, Андрюха, — сказал Куродавлев, глядя с удовольствием на крестьянина, — ты, я вижу, человек бывалый!
— Как же, Юрий Максимович, на том стоим!.. Ведь и батюшку-то моего медведь сломал, и дедушка умер калекой, а меня еще покамест Господь миловал… Ну вот, кормилец, как я медведя-то убил, да и думаю: за что ж я с Васькой поделюсь?.. Ведь он меня руками выдал.
— Эх, брат! — прервал второй крестьянин. — С кем греха не бывает?.. Что будешь делать — сробел!.. А ведь все-таки уговор-то был пополам, и медведя не ты со-следил, Андрюха, а я.
— Да ты полно, Васюк, нишкни! Вот как его милость нас рассудит.
Куродавлев призадумался.
— Ну! — сказал оп, помолчав несколько времени, — послушайте, ребята: у вас не было выговорено, что тот, кто сробеет и не пойдет на медведя, тому в шкуре?
— Нет, батюшка, лгать не хочу, — об этом и речи не было.
— А коли не было речи, да он же тебя и на зверя навел, так делать-то, брат, нечего, — делись!
— Вот слышишь, Андрюха? — вскричал с радостью Василий. — Я ведь говорил тебе, что моя правда!
— Слышу-ста! — промолвил Андрей, почесывая затылок.
— Благодарствую тебе, государь Юрий Максимович! — продолжал Василий, повалясь в ноги, — что ты, батюшка, изволил так рассудить!
— А вот, посмотрим, скажешь ли ты мне спасибо, — прервал Куродавлев. — Эй, ребята! возьмите-ка этого гостя, да сведите-ка на конюшню.
— На конюшню! — повторил с ужасом Василий. — Зачем, батюшка?
— Затем, чтоб отодрать тебя нещадно батогами.
— Помилуй, кормилец, — за что?
— За что?.. Ах ты, мошенник этакий! еще спрашивает за что?.. Да коли ты сам напросился идти вдвоем на медведя, так как же ты мог выдать своего товарища?.. Да знаешь ли ты, что в пашем охотничьем быту за такое дело порют вашу братью до полусмерти?.. Нет, любезный! пошел ко мне на суд, так не прогневайся, задам я тебе зорю!.. Ведите его!