— Эге! — вскричал поддьяк. — Извет!., допос в лихоимстве!.. О, старуха, да это дело не шуточное!.. Алексей Пахомыч! садись-ка, брат, да пиши, а я порядком ее допрошу.
— Что ты, что ты, кормилец! — вскричала старуха испуганным голосом. — Какой извет?.. Я это… так — к слову молвила.
— К слову?.. Вот мы тебе дадим слово!.. Пиши: такого-то месяца и числа, земские ярыжки, Ивашка Кучумов и Антошка Шелыган, подняли на улице в Зарядье пьяного батрака с Мещовского подворья. Хозяйка батрака… Как тебя зовут?..
— Батюшка, помилуй! — завопила старуха, повалясь в ноги. — Сглуповала, отец мой, сглуповала!
— Чего тут миловать! Говори, как тебя зовут?..
— Федосья Архипова.
— Федосья Архипова… хорошо!.. Женка Федосья Архипова… Да ты что? Замужняя, вдова или девка?
— Горькая. вдова, батюшка, сиротинка горемычная!. Взмилуйся, отец родной! не губи!.. Баба я старая, глупая!..
— А вот как тебя вспрыснуть шелепами, да посидишь в остроге, так будешь умнее!.. Ну, пиши: хозяйка вышесказанного батрака, вдова Федосья Архипова, с великим шумом и буйством и насилием ворвалась в земский приказ, и учла она, вышереченная вдова Федосья Архипова, говорить непригожие речи и разными хульными словами позорить честь не токмо земского ярыжки Шелыгана, но и начального человека, огнищанина Алексея Подпекалова, якобы оный, Подпекалов, предаваясь злому лихоимству и хищению…
— Батюшка, я этого не говорила! — вскричала старуха. — Видит Бог, не говорила!.. К присяге пойду…
— Пиши, Алексей Пахомыч, пиши.
— Послушай, Ануфрий Трифоныч, — сказал Лев-пгин, подойдя к столу. — Мне надо с тобой словечко перемолвить.
— Ну что, молодец? — спросил поддьяк, отойдя в сторону с Левшиным.
— А вот что: денег у меня нет…
— Знаю, любезный, знаю!
— А есть золотой перстень — вот посмотри.
— Да!.. Перстенек хоть куда.
— Возьми и носи его на здоровье, только дозволь мне поговорить с этой старухою и отпусти ее домой вместе с работником.
— Нельзя, любезный, право, нельзя! Как дашь повадку, так после с ними и не сладишь.
— Так ты не берешь?
— Как бы не взять… Да, право, надобно поучить уму-разуму эту старую каргу — выскочка этакая!
— Ну, полно!.. Надень-ка перстень на палец…
— Дай-ка, дай… Смотри, пожалуй!.. Как по мне делан!.. И он, точно, золотой?
— Я не стану тебя обманывать.
— Ну, что с тобой делать! Быть по-твоему. Поддьяк подошел к огнищанину, пошептался с ним
и сказал старухе, которая дрожком дрожала и едва держалась от страха на ногах:
— Что, голубушка, присмирела небось? Будешь помнить?..
— Буду, батюшка, буду!
— И напредки не забывай: выше лба уши не растут.