— Аллилуйя, — тихо пробормотали двое или трое мужчин, почти с благоговением, в то время как Сальери сделал большой глоток из своей кружки, вытер ладонью пену с буйно растущей седой бороды и продолжил свою полную страсти проповедь.
— Это — испытание, ниспосланное Богом! — грохотал его голос, пока он расхаживал по залу, притягивая все взгляды к себе. — Испытание нашей стойкости и веры. Бог хочет, чтобы мы Ему показали, что мы верим, что мы снова признаем себя приверженцами Его и Его идеалов и отрекаемся от прегрешений прошлого, от зависти, недоброжелательства и порочного вожделения, пожирающих наши души, подобно раковой опухоли. Братья мои, мы должны вырвать эту гноящуюся опухоль…
При этих словах он ударил себя кулаком в грудь и изобразил, как будто что-то с силой вырывает из груди и держит перед собой. Изобразил столь выразительно, что каждый из присутствующих поверил, что видит нечто подрагивающее в его руке.
— Мы должны вырвать эту заразу из наших тел и наших душ, из всей нашей жизни, чтобы показать всемогущему Богу, что мы усвоили урок! А для этого мы должны принести Богу самую большую жертву, которую только может принести человек, подобно Аврааму когда-то на горе пожертвовавшим сыном своим Исааком, чтобы показать свое послушание Богу. Только так мы сможем очиститься от нашей вины — тем, что добровольно и без сожаления отдадим Богу то, что он сам может взять с помощью бестии!
Он смолк, тяжело перевел дух и жадно допил оставшееся пиво из кружки.
В помещении было тихо, как на кладбище, казалось, что никто не решается даже вдохнуть полной грудью. Весь мир словно застыл, все глаза были направлены на священника. Даже клубы дыма от множества трубок, казалось, застыли в воздухе. Бесконечные секунды никто не произносил ни слова, как будто присутствующие ждали, что Сальери продолжит проповедь. Но священник сказал все, что хотел, остался доволен своей речью и теперь просто стоял, тяжело переводя дух. При этом он излучал особую ауру почтения и страха, подобно статуе легендарного героя на рыночной площади. Его взгляд беспорядочно блуждал вокруг, затем перешел к угловому столу, и Сальери пристально уставился на Зару своими пронизывающими серо-голубыми глазами, которые, казалось, проникали в самую душу. В свете ламп на его безымянном пальце правой руки блестел золотой перстень с печаткой, но на расстоянии Заре не удалось рассмотреть выгравированный сюжет.
Слова священника ее удивили. Насколько она знала, его религия не признает человеческих жертв, к тому же Авраам не принес в жертву своего сына Исаака, потому что Бог успел вмешаться и вместо человеческой жертвы потребовал кровь животного. Поэтому слова священника ей показались более чем странными.