Ребятишкам нравилось, как учит Карл Иванович. Он действительно много знал и умел рассказать это детям. Сам он бывало говаривал «Если ученый не может объяснить десятилетнему мальчику самую сложную научную теорию, то это schlecter22 ученый».
Классы длились полдня. Потом, после полудня дети шли по домам. До летних вакаций оставалась еще неделя, и эта последняя неделя была посвящена зачетам и экзаменам, на которых проверялись знания школьников, полученных за год. Почти по всем предметам о Соргина были отличные оценки, лишь по русской словесности он получил «хорошо», поскольку даже сейчас, через три года учебы никак не мог избавиться от своего говора, потому что, просто, любил его. Писал, однако, он грамотно, почти никогда не путал «ять» и «ер» и мысль свою доносил в сочинениях всегда изрядно. Нравились ему и уроки богословия, он начал свое обучение со Священного Писания и уже довольно неплохо знал Божественный Закон, в этой дисциплине значительно оставляя позади своего главного соперника Каховцева.
Когда летние каникулы начались, родители, порадовавшись за своего старш?го сына, однако объяснили ему, что в поре страда, и семье нужны его руки, хотя зачем было объяснять, он и сам прекрасно понимал, что лето значит для русского крестьянина. Чтобы облегчить заботы семьи он даже устроился подпаском в общинное стадо, за что ему, как свободному крестьянину даже полагался оклад в 20 копеек за месяц, всегда, правда, брал с собою книгу, полученную в библиотеке. Он вообще набрал на лето много книг для летнего прочтения, желая лучше подготовиться к предакадемическим классам. Он даже взял учебник латыни, но вскоре его забросил и читал стихи. Ему очень нравились стихотворения А. Некрасова, и он некоторые из них заучил наизусть.
Однажды, а именно 7-ого июля того же года он как всегда после рыбалки пришел домой к полудню пообедать простой крестьянской еды. Пришедши домой, он увидел у родителей за столом Карла Ивановича. Родители с учителем пили чай, припасенный как раз для гостей. Завидев в дверях Матвея, он ласково сказал: «А, господин Соргин, да-да, проходите, я тут к вам по важному делу пришел». «Да, Матюх, заходи, Карл Иванович тебе должен сказать что-то важное», – пригласил отец, он был серьезен.
– Вот и gut. Итак господин Соргин, – медленно начал Карл Иванович и глаза его отчего-то стали грустными, – на той неделе министр просвещения господин Делянов направил, а Его Императорское Величество подписал один указ, как бы Вам сказать, да Вы присаживайтесь, господин Соргин, присаживайтесь, – Матюша сел, – один циркуляр…, вносящий некоторые коррективы в государственные законы об образовании. Этот циркуляр, он…, он предписывает ограничить в обучении некоторые категории подданных России, в частности, – он запинался, – в частности и Вас. Мы и раньше-то нарушали закон, оформив Вас как сына лавочника, позволило это сделать только то, что Ваша семья – не член крестьянской общины, а живете обособленным частным хозяйством, да, впрочем, зачем Вам вникать во все эти тонкости. Это далеко не значит, что Вам нельзя более продолжать учиться,… нет, не думайте, что это приговор какой-нибудь Вам, тем боле, у Вас есть и таланты к образованию, но, – тут ему особенно тяжело стало говорить. – Вы вполне сможете продолжить получать образование, но несколько… несколько другого рода, если Вы, конечно, захотите. Вам всегда будут открыты двери духовной семинарии, в которую по прежнему будут принимать детей крестьян, а после, возможно, даже и получение высшего академического образования, хотя бы в Киевской духовной академии, если Вы пожелаете.