После такого, ясное дело, Вика на мужчин и смотреть не хотела. Пока не встретилась с Юрием. Некрасивым, добрым, умным. Современный бородатый интеллектуал в потрепанных джинсах. Математик. Бескорыстный, как простодушное дитя. Деньги ему были нужны только на новые диски и билеты в консерваторию. Затаскал Викторию по концертам, турпоходам и в гости к приятелям-единомышленникам, большей частью холостым или разведенным, где пили на зарубежный манер сухое вино и кофе, слушали записи: Бах, Стравинский, Барток, Шостакович. Или, наоборот, современный джаз. Художественную литературу Юрий и его друзья не читали и театр не признавали. Если не что-нибудь сверхисключительное. Фолкнер там, Достоевский. Булгаков или Камерный оперный. Считалось, что все остальное они переросли, ничего почерпнуть для себя не смогут. Первый Викин муж следил за литературными новинками и в театры ходил, в этом отношении Вике с ним было легче. Потому что к музыке так вот, всерьез, ей приходилось приобщаться вопреки своей маломузыкальной натуре, исключительно из любви к Юрию, нежелания быть его недостойной и ради духовных контактов. Полушутя-полусерьезно сетовала на такую незадачу, родители утешали: не самое страшное, главное, чтобы Сашеньку не обижал. Он и верно ребенка не обижал, относился к нему, как и подобает относиться к ребенку любимой женщины: терпимо и в меру строго. Чтобы и не распустить, и не дать повода упрекнуть, что не отец, а чужой. Но, похоже, и вправду ничего против Сашеньки не имел, не кривил душой. Считал своим долгом учить мальчика хорошим манерам: не чавкать, например, правильно держать ложку и вилку, не перебивать взрослых, не кричать не своим голосом от радости – и стойко сносил малые успехи в этом направлении. Смеялся: не сделать мне из тебя человека!.. Собственных детей у тридцатитрехлетнего Юрия не было (не хотел), с первой женой расстался благородно: признался, что любит другую женщину (Вику), а обманывать никого не может. Ушел из прежнего дома, прихватив с собой лишь чемоданчик личных носильных вещей: после Анатолия этот факт всех к нему расположил, хотя родители не спешили с выводами, держались сдержанно и на «вы». Майя знала, что к тому же не могли простить Вике Леву Никитина; этот Лева буквально души в Вике не чаял, еще с тех пор, как они учились на первом курсе в инязе, когда и Анатолия в помине не было. А когда Вика разошлась, Лева опять тут как тут, будто ждал своего часа и ничего в эти три года не происходило. Вике тогда худо было, она Леве обрадовалась, еще бы немного – вышла бы за него замуж. А тут вклинился Юрий. И Лева исчез. Он как-то удивительно достойно, по-мужски уходил. Ни упреков, ни просьб, ни вообще лишних слов. И ему ничего не надо было объяснять. «Дура ты, Вика! – в сердцах, страдая за Леву, обиженная за него в самое сердце, кричала Майя. – Как ты могла? Лева... Лева... он такой...» Надо сказать, Вика «дуру» терпела, хотя и огрызалась: «Мала еще, чтобы понимать». – «А чего тут понимать?»