– А ты за нянечкой сходи, чтобы пришла вынести.
Майя пошла по коридору, заглядывая в двери палат в поисках нянечки. Из четырех сегодня дежурит самая несимпатичная. Делает все так, будто не свою работу выполняет, а навязали ей чужую. Не в силах, видно, пережить, что профессия «не престижная», и именно больные у нее в этом виноваты. Никогда эту Полину не дозовешься. Майя вдруг задним числом обиделась на мать: могла бы прийти пораньше, чтобы застать Анну Давыдовну. Теперь жди понедельника, когда сил больше никаких нет здесь торчать.
Как провалилась нянька. Лариса с невозмутимым спокойствием пожимает плечами:
– Ходила где-то.
– Там больная на судне, – объясняет Майя. Должна же она понять? Со своей стороны обеспокоиться?
– А я что могу?
– Как это – что? – Ну, люди.
– Придет санитарка, чего ты волнуешься?
...Мир разделен на тех, кто волнуется, и на тех, кто на эти волнения ноль внимания: принципиально, себя оберегая, или по черствости души, не способной приложить к себе чужое.
– Что ж, так ей и лежать, пока санитарка ваша явится? Ничего не добившись, сердитая, Майя возвращается в палату.
Тамара Георгиевна всеми доступными ей средствами выражает неудовольствие, нетерпение, нежелание дольше лежать в неудобном положении. Пытается здоровой рукой сама высвободиться, ничего у нее не выходит. И Алевтины Васильевны, как назло, в палате нет.
– В ординаторскую к телефону ее позвали, Кирюша позвонил, – объясняет Варвара Фоминична.
В виде громадного исключения Кирюше разрешают звонить матери по телефону ординаторской – не официально, конечно, и только в вечерние часы.
Майя в растерянности обращает взор к Варваре Фоминичне. Да нет, какой от нее прок? Она теперь все больше полеживает, молча превозмогая боли, иногда только вырвется нечаянный стон, и тут же она его подавит: «Ничего, это я так». И сейчас лежит с закрытыми глазами, синюшные губы болезненно искривлены.
Час от часу не легче! Майя просит Тамару Георгиевну:
– Потерпите немножко! Сейчас кто-нибудь придет!
Каждая секунда кажется ей растянутой до бесконечности: ну что это, в самом деле!
– Да вытащи ты из-под нее судно, – говорит Варвара Фоминична. – Мучается же человек.
Глаза больной тоже Майю умоляют – поняла, что сказали.
Это как-то помимо воли и сознания у Майи получилось: решительно приподняла одеяло...
Конечно, ничего приятного, но не так уж страшно, как мерещилось. Нашла в себе силы вынести, ополоснуть, а потом привести в порядок и саму Тамару Георгиевну. Вид при этом был у Майи строгий, деловой и немного брезгливый. Занятие не из лучших. Просто раз надо, так надо, как говорит Кирюша.