— Можешь не продолжать. Я одна, как всегда, — дерьмо, жадная, мерзкая, беспринципная, а ты у нас — рыцарь без страха и упрека. Хорошо быть рыцарем за чужой счет, да? Молчишь? Сказать нечего?.. Да в общем, и правильно делаешь, что молчишь: говорить нам, правда, не о чем. Так что иди…
— Сам как-нибудь разберусь, что мне делать: идти или оставаться! — почти выкрикнул Олег и вышел из кухни, громко хлопнув дверью.
«Хорошо, хоть челку со лба не отбросил!» — подумала Надя, проводив его взглядом, полным отвращения. Вообще в последнее время эта его манера, в юности казавшаяся забавной, раздражала ее чрезвычайно. Не смешно даже, а как-то жалко и по-шутовски выглядело «атосовское» смахивание челки вечно небритым тридцатилетним мужиком с усталыми мешками под глазами. И глаза-то у него стали совсем не такими, какими были раньше, и голос, и даже руки… Теперь ей казалось странным, невозможным то, что она когда-то влюбилась в этого человека, вышла за него замуж, родила ему сына. Все чувства, кроме брезгливой усталости, растаяли, бесследно улетучились за какие-то несколько лет…
Она наконец сняла кухонный фартук, села перед окном на табуретку и, чиркнув спичками, закурила. А когда-то ей хотелось иметь элегантную дорогую зажигалку, которую можно было бы постоянно носить в сумочке и, не стыдясь, доставать в приличном обществе. И, кстати, сумочку тоже хотелось иметь красивую. И общество приличное, а не состоящее сплошь из полупьяных рож бедных, но гордых непризнанных гениев журналистики. Хотелось стать кем-то… Да что там «хотелось»? Все на курсе были просто уверены, что «звезда» Надя Хорошилова сделает прекрасную партию и будет в сто, в тысячу раз счастливее других, потому что определенно заслуживает этого. Правда, в то время и брак с Сергеевым казался весьма приличной партией. Не блестящей, конечно, но приличной. Тем более что чудесный, романтический ореол придавала их свадьбе еще и безумная любовь… Стройный черноволосый красавец, талантливый, веселый, обаятельный, и девушка, от которой с ума сходило пол-университета… «Дура, дура и еще раз дура!»
Надя нервно затянулась и закашлялась так громко и судорожно, что в дверь кухни с криками: «Мама, мама!» — забарабанил Кирилл.
— Ничего, сынок, все нормально, — отозвалась она, прочистив горло, и как-то отстраненно подумала, что Сергеев, сволочь, не шевельнулся даже. А ведь сидит на диване, смотрит свой идиотский «Футбольный клуб» и наверняка все слышит. Хоть умри тут прямо на полу, все равно не придет и будет, насупившись, лелеять свою оскорбленную журналистскую гордость. Вот, блин, вышла замуж!.. Не то что Полечка-умничка: тихонько-спокойненько окрутила своего Суханова, сводила его в загс и живет теперь припеваючи, книжечки никому ненужные пишет! Полечка-Полечка… Вчерашний разговор на Борькином дне рождения никак не шел у Нади из головы. Было в нем что-то, странно цепляющее за душу, что-то, не дающее забыть, отмахнуться. И она сама еще толком не могла разобраться, что это: то ли просто бабское мстительное злорадство по поводу того, что «богатые тоже плачут» и не все в жизни у благополучной супруги «нового русского» прекрасно, то ли что-то еще…