Он, наверное, ждал этого ее вопроса, потому что опустил голову и даже кивнул с тоскливой обреченностью, а когда снова поднял глаза, в них без труда читалось: «Ну вот, я так и знал, что этим кончится»…
— Полюшка, — он взмахом руки согнал с ломтика сыра какую-то мошку, — хочешь честно?
— Да, хочу.
— Я просто не понимаю, зачем это нужно. На данном этапе, во всяком случае… Никакие бюрократические препоны, которые можно было бы обойти только с помощью штампа в паспорте, нам пока не грозят. Любить мы друг друга можем и без печати на девятой странице, вместе быть — тоже…
— Даже номер страницы наизусть выучил, — Поля горько усмехнулась, — так боишься, бедненький…
— При чем тут «боишься»? — Борис пожал плечами. — Просто не вижу смысла… Знаешь, у меня одноклассница такая была, Лена Сидорова. Троечница, между прочим. Так вот, когда все в восьмом классе вступали в комсомол, она сказала, что не будет этого делать. Ну, естественно, передовая общественность принялась убеждать несознательную Сидорову, что, став комсомолкой, она сможет принимать участие во всех «интересных комсомольских делах»: всяческих там агитбригадах, КВНах, конкурсах… Мы тогда еще не знали, что это Сидорова — передовая, а мы — отсталые… А она и спрашивает у нас спокойненько так: «А что, если я не стану комсомолкой, то не смогу во всем этом участвовать? Вы меня выгоните?»
— Нет, мы вас не выгоним… — все с той же печальной усмешкой продолжила Поля. — Мы вас конечно же не выгоним. И вы это прекрасно знаете.
Борис поморщился и залпом допил остатки вина в бокале. Потом протянул руку и тихонько сжал ее кисть. Ладонь у него была горячая и сухая.
— Поля, — он попытался заглянуть в ее глаза, но она торопливо отвела взгляд, — ты же понимаешь, что я совсем не это имел в виду? И сказать хотел совсем другое… Да понимаешь ты все, что самое смешное! Отлично понимаешь… Нет, если для тебя так важна печать в паспорте, то, конечно, можно…
Она вскочила на ноги так стремительно, что даже опрокинула легкую пластмассовую вазочку с хилым цветком, украшающую стол. Где-то за густой зеленью виноградников синим лоскутом мелькнуло море.
— Ты ведь сказал эту последнюю фразу, чтобы пристыдить меня? — Поля говорила полушепотом, но этот шепот ее был больше похож на крик. — А я вот, глупая, не понимаю, чего тут стыдиться? Что постыдного в том, что я хочу стать твоей женой? Не чьей-то там вообще, а именно твоей! Что, ты думаешь, я не смогла бы быстро и удачно выйти замуж, если бы захотела? Если так, то ты сильно ошибаешься. Я — не дура, не уродина, и поклонников у меня всю жизнь было предостаточно. Да и вообще не во мне дело… — она вдруг устало вздохнула. — Дело в тебе, в твоей боязни потерять драгоценную свободу и еще в той фразе, помнишь? «Я не знаю, чего хочу и чего буду хотеть завтра»…