* * *
Первым делом издал на собственные средства тетрадку собственной лирики.
Успеха книга «Черновик отваги» не имела ни коммерческого, ни в литературных кругах. Впрочем, вскоре уже и сам судил пренебрежительно о нортумберлендском периоде своего творчества.
Он прочитал произведения известнейших тогда по обе стороны Атлантики поэтов и приуныл, - произведения эти, написанные в подавляющем большинстве верлибром, что уже само по себе озадачило провинциального Оливера (моргал и чесал в затылке), изобиловали обиняками и экивоками, иноязычными словами и выражениями, смысл коих за недостатком образования, увы, не улавливал.
Пристыженный, поступил в Оксфордский университет, на отделение английской филологии, благо экзамены сдавать не требовалось.
Он их и не выдержал бы – за годы матросской службы забыл даже то немногое, что знал.
Понятно, что и общение с Бетси не способствовало расширению его кругозора
Проучился полтора семестра, зевая до слез, а потом кто-то его надоумил продать ельник, тот самый, с болотцем посередине. Вспоминать о болотце было Оливеру всегда неприятно, поэтому с легким сердцем продал последнее из своих угодий.
Деньги вложил в акции и приготовился получать дивиденды. Триста пятьдесят фунтов ежегодно - по тем временам это было очень даже немало.
Обеспечив себе будущее, перестал комплексовать при чтении известнейших по обе стороны Атлантики авторов. Бросил университет.
В ожидании дивидендов промышлял заметками в лондонских газетах: хроника светская, спортивная, криминальная, пожарная.
Снимал однокомнатную на шестом этаже шестиэтажного дома на Стоун-стрит.
В журналах «Эгоист» и «Ярмарка тщеславия» публиковал новые стихотворения, которые теперь писал верлибром.
Личным имуществом владел минимальным: пишущая машинка, два шотландских пледа, две гантели, какие-то книжки.
Вставал ни свет ни заря, проделывал гимнастические упражнения по Мюллеру. Варил себе овсянку. Запивал, уже ненавистную, чаем.
Стучал на «ремингтоне» до полудня.
Потом, все еще прихрамывая, бегал по редакциям.
Потом просто прогуливался - как правило, по набережным Темзы в направлении порта. Тянуло его по старой памяти к морю. Слагал стихи на ходу.
Потом обедал в забегаловке и возвращался на свой шесток записывать сложившееся за день.
Иногда, а вернее – часто приходили гости, такие же молодые поэты, прозаики, живописцы и проч., приносили бутылки, приводили подруг.
Когда бывали уже не в состоянии усидеть на стульях, все и падали кто с кем в обнимку - на единственную в комнате кровать или на пол, на разостланные пледы...