– А ну цыц! – крикнул финик. – Не то мигом вычеркну из повествования!
– Чего-о? – вытаращил глаза Аккуратов. – Что ты со мной сделаешь?
– Вычеркну, – прошипел финик, потемнел, сгустился.
– Леха, он что, больной? – спросил Аккуратов.
Финик встал, нахлобучил кепку,
– В общем, я предупредил, – сказал он мне. – Сделаешь, как я сказал, и все будет нормально. А иначе – не обессудь.
– Да мне насрать на твои предупреждения! – окончательно рассвирепел Аккуратов, приняв его слова на свой счет. – Давай вали отсюда.
Финик замигал как испорченный светофор – желтым, зеленым… с головы до пят1
– Вот здорово! – закричала Наталья. – Отлично! А как вы это делаете?
Стерпеть подобные издевательские световые эффекты Аккуратов уже не мог, все ж таки порядком набрался.
Вскочив со стула, он попытался ударить финика. Как размахнулся!.. И, конечно, – эх, промахнулся. Перелетел через столик, опрокинув его. Проехался носом по полу, впилился в стену – и хорошо так впилился, подняться уже не смог.
Прибежали женщины из обслуживающего персонала, затянули обычное: «Щас милицию вызовем!»
Разумеется, финика среди нас уже не было.
* * *
И вдруг лорды написали Оливеру коллективное письмо, в котором предлагали похерить прошлые обиды и вернуться на родину. Лорды чистосердечно признавались, что сами-то в течение достопамятного чаепития изрядно надрынкались и лишь поэтому затыкали Оливеру рот. Письмо пришло в ленинградское отделение Союза писателей.
И вот однажды вечером в дверь нашей квартиры позвонились двое в одинаковом штатском. Они предъявили Оливеру удостоверения, и ему ничего не оставалось, как пригласить гостей в гостиную. Мама вывела меня в кухню, я уселся на пол и принялся корпеть над кубиками. Мама стояла у окна и курила.
Поеживаясь под испытующими взглядами гостей, Оливер прочитал письмо. Его спросили, не считает ли он предложение лордов беспардонной провокацией. Беседа длилась несколько часов, мама за это время выкурила пачку «Беломора», я тоже нервничал, чуя неладное, хныкал, не удавалось составить простейшие слова.
Потом гости попрощались и удалились. Бледный папа вошел в кухню.
– Эмилия, – пролепетал он, – мои верлибры… кажется, мои верлибры станут достоянием советской словесности…
– Боже мой, какой ужас, – сказала мама.
Переломлена пополам папиным сообщением, она села на табурет и закрыла лицо руками.
– «Ленинградская правда», – бубнил Оливер, глядя мимо мамы, – скоро опубликует мои верлибры с доброжелательным предисловием критика Дурнова. В эти часы советские товарищи по перу работают над эквивалентным эхом моего стиха для советского уха…