«Только давайте взойдем в замок, иначе нас могут подслушать недоброжелатели», – добавил он, нехорошо улыбаясь.
Взошли в пиршественный зал и сели бок о бок за стол. Вдруг леди Гвендолин заметила, что валеты сэра Баклю выталкивают ее валетов кого в коридор, кого в соседние помещения.
«Что это значит, сэр Баклю? – спросила она. – Я не совсем понимаю.»
«Ну, тихо, тихо», – ответил сэр Баклю и притянул ее к себе.
Леди отпихнула наглеца, вскочила с места и побежала к выходу, но ее окружили, норовя оскорбить действием, и тогда она отцепила от пояса меч и принялась им размахивать, никого к себе не подпуская.
На помощь к ней прорвались ее валеты, однако сэр Баклю пообещал им по золотому безанту из ее же мешка, и они не стали вмешиваться. Как ни отбивалась леди, все-таки ее скрутили и подвели к сэру Баклю, а уж тот не замедлил содрать с нее кольчугу, гамбизон, вообще все, кроме кольчужных чулок (лягалась). После безуспешных посягательств запер в подвале вместе с похотливыми мартовскими зайцами, а сам стал жить в замке как хозяин, прихлебывал винишко, измышлял, как извести малолетнего Уорда.
Но измыслить не успел – сэр Тристрам вернулся и навел в замке порядок: молниеносно, как только он один умел, поотрубал головы чужим валетам, а заодно и своим, продавшимся.
Потом начистил [рыло] сэру Баклю, обломал ему руки, но убивать не стал – пускай живет и мучается.
Спустился в подвал, где полоумная леди Гвендолин сидела на полу и, как четки, перебирала заячьи экскременты. Зайцы уже карабкались по леди. Попинал их ногами, обутыми в стальные остроносые башмаки. То-то было писку. Забились в угол и глядели на обидчика угрюмо.
Эх, незавидно выглядела леди Гвендолин, сущий уже скелет в одних кольчужных чулках, с бобриком седым на голове трясущейся. Сэр Тристрам прослезился, поднял леди с пола.
Но леди стояла как неродная. Видно было, что скучает. Вдруг заметила в мужниной руке меч. Щелкнула длинным грязным ногтем по клинку, засмеялась: «Грустный какой звон...»
А после уж лопотала невнятное и через год умерла во сне.
Был месяц март. Сэр Тристрам зарыл жену в сырую после зимы землю и пошел от могилы прочь. Хотелось побыть с горем наедине.
Пришел к реке. Смотрел на одинаковые волны и не видел в них смысла. Вспоминались злодеяния, но вспоминались и сновидения. Сызнова не умел отличить деяние от видения.
А сзади подкрадывался и подкрался некий сарацин. То был отец арапки, каковая померла от огорчения, едва сэр Тристрам скрылся [тогда] во мраке. Сарацин, утром обнаружив труп, поскакал в погоню. Долго искал сэра Тристрама по Европе, однако нашел.