Лилу поразил и испугал решительный горячий блеск в глазах девушки.
— Не говори чепухи, — строго сказала она. — Никуда ты не убежишь. Сиди дома!.. Таков наш женский удел.
— Нет, убегу! — упрямо, со слезами в голосе, повторила Малике. — Я решила!.. Буду работать в больнице. Никто не может мне запретить!..
— Какая ты ещё глупенькая, — сказала Лила, с нежностью погладив Малике по волосам. — Странно, но я тебя люблю.
— Почему странно? — удивилась Малике.
— Действительно, почему странно? — отвечая каким-то своим мыслям, в свою очередь спросила Лила.
Послышался звук отодвигаемых стульев, голоса.
Малике нахмурилась, секунду помедлила и выбежала в другую дверь.
В комнату, беседуя, вошли Абдылхафид и Бен Махмуд. Лила поднялась с дивана.
— Пойдём домой, пока у тебя в глазах не двоится, — обратилась она к мужу. — Остальные политические вопросы решим дома.
Бен Махмуд заискивающе улыбнулся:
— Сейчас, мой ангел, сейчас… Ты поди пока, простись с Фатьмой-ханум. Мы на пять минут всего, не больше. — И, проводив жену глазами, продолжал прерванный разговор: — Да… А дальше он говорит: для вас, говорит, — это для нас с вами, — что совесть, что аппендикс — всё равно. Мы с вами, мол, рабы своей чёрной алчности и у нас нет прав говорить от имени народа. Представляете? До какой наглости может дойти человек!
— Осёл из ослов! Дождётся, я ему покажу, что такое алчность!
— Я бы на вашем месте на порог его не пускал, — услужливо подсказал Бен Махмуд. — Собак бы на него натравил. Кто он такой, чтобы обливать грязью порядочных людей? Жалкий лекаришка! Да за лишнюю сотню франков из Парижа не такого доктора можно пригласить. И потом я вам ещё скажу: генерал против него очень настроен. Он ему такое покажет, что тот забудет, как собственную мать зовут. Как бы конец этой палки вас не задел. Ей-богу, пока есть время, порвите с ним всякие отношения!
Вошли женщины — Фатьма-ханум и Лила. Разговор прервался. Бен Махмуд раскланялся с хозяевами и, взяв жену под руку, ушёл.
Абдылхафид, грозно посапывая, принялся ходить по комнате.
— Правильно сказано: разжиревший осёл начинает лягать хозяина! — громко ворчал он. — Я для него открываю настежь свои двери, а он… На порог не пущу!.. Пусть меня повесят! Ах, идиот, идиот…
Фатьма-ханум догадывалась, кого имеет в виду, муж, но помалкивала. Самое невинное замечание могло обратить гнев Абдылхафида против неё. Однако смирение не помогло. Абдылхафид резко остановился и закричал:
— Ты, дура старая, всему виной! «Пусть приходит… пусть приходит…» Вот и наприходил на нашу голову. Что я тебе говорил? Имя, авторитет, достояние — всё висит на волоске из-за какого-то проходимца!..