Говорят, клин клином вышибают. Вид беспомощно распростёртого на бетонном полу человека, казалось, вдохнул в доктора силы. Он подошёл к лежавшему, подложил ему под голову свой пиджак. Это был совсем ещё молодой парень, только очень обросший и измученный. Почти машинально, повинуясь профессиональной привычке, доктор осторожно ощупал его — как будто цел, переломов нигде не заметно, только левая нога забинтована грязным бинтом. За что же попал сюда ты, бедняга?
Парень пошевелился, застонал.
— Лежи, лежи, — успокоил его Решид. — Как тебя зовут?
Растрескавшиеся губы парня дрогнули. Открылся один глаз. Второй заплыл. Огромный багрово-фиолетовый кровоподтёк совсем скрыл его.
— Воды!..
Господи, где её взять, эту воду! Несколько часов назад её было столько, что он чуть не погиб, задыхаясь в предсмертной муке. А сейчас он сам мечтал об одном-единственном глотке. И этот бедняга страдает от жажды. Полноводные реки, озёра, прохладные ручейки — сколько воды на свете! И нет ни одной капли, чтобы смочить губы бедняге. А те нищие, что сидят у ворот Касбы с протянутой рукой и тоскливыми голодными глазами! Разве мало в мире хлеба?
— Воды-ы!..
Доктор опять постучал в дверь и попросил принести глоток воды для больного.
— Ишак! — выругался часовой, закрывая волчок.
Парень забылся в беспамятстве.
Доктор сел на топчан, опёрся локтями о колени, опустил в ладони лицо. Сонное забытье постепенно обволакивало сознание серой шершавой паутиной.
Очнулся он от грохота и истошных воплей. Парень обеими руками колотил в дверь и орал:
— Палачи! Мерзавцы! Воды дайте! Воды!!!
— Заткнись, падаль! — посоветовал за дверью часовой. — А то я тебе дам сейчас воды, не обрадуешься!
Парень снова выругался, повернулся к двери спиной и стал колотить в неё ногой.
— Не надо, — сказал доктор, — этим ты ничего не добьёшься. Лучше постарайся уснуть. Скоро рассвет, и тогда нам дадут напиться.
Парень обернулся и подозрительно посмотрел на доктора. И вдруг изумлённо воскликнул:
— Са'аб доктор!? Я вас знаю! Вы оперировали моего брата. Как вы попали в это богом проклятое место?
Доктор устало улыбнулся.
— Я что-то не припомню тебя. Как зовут?
— Махмудом.
— Откуда сам?
— Из Эджеле.
— Не знаю, не бывал там.
— Это и лучше, что не бывали. Кроме нефти и пыли, там ничего хорошего нет.
— За что тебя арестовали?
— Эх, са'аб доктор!.. — Махмуд присел на краешек топчана. — За свои двадцать девять лет я только-только начал чувствовать вкус жизни, а испытал столько, что вьюк моих невзгод большой мул не потянет. Ей-богу, поверьте! На первый взгляд как будто всё хорошо выглядит. Учился я в Париже, диплом там получил. Вернулся, стал работать инженером-нефтяником. Ничего кроме работы не знал, все силы в неё вкладывал. А потом вдруг потерял к делу всякий интерес. Почему, спросите? Да потому, что видел: французские инженеры, которые вдвое меньше меня понимают, получают в полтора раза больше. И это бы ещё ничего. Так ведь на каждом шагу, куда ни повернись, на унижение нарываешься, будто ты какой-то незаконнорождённый! Ну, скажите, са'аб доктор, почему это так? Земля наша, богатства наши, а хозяйничают они! — Махмуд оглянулся на дверь, наклонился ближе к доктору и понизил голос. — Вот я как-то и выложил главному инженеру всё, что накопилось в душе. Ох, и шум поднялся! Обвинили меня во всех смертных грехах. Сказали, что я соучастник повстанцев. Коммунистом даже назвали! А я, видит бог, никогда не вмешивался в политику. Правда, брат мой, — Махмуд ещё больше понизил голос, — брат мой действительно коммунист. Вы его сразу узнаете, как только увидите, три года назад вы его оперировали. Фаруком звать. Смуглый такой, здоровый человек. Всё расхваливал ваше врачебное искусство. Он учительствовал в одном из здешних сёл. А теперь командир батальона в отряде полковника Халеда… Но вы мне так и не сказали, са'аб доктор, за какую вину эти проклятые бросили вас в тюрьму…