, я был в Оресте. Много ли времени прошло с тех пор? — Полковник стал загибать пальцы. — Пятьдесят пятый, пятьдесят шестой, седьмой, пятьдесят восьмой, пятьдесят девятый, шестидесятый… Шесть лет. Сегодня четвёртое число…
Генерал взглянул на часы.
— Нет, полковник, пятое, уже второй час…
— Пусть пятое, — согласился Франсуа. — Значит, шесть лет, три месяца и пять дней. Срок невелик. Ребёнок, родившийся в ту ночь, ещё не пошёл в школу. Но где теперь прежняя умиротворённость и спокойствие среди населения? Я уже молчу о простом люде. Купцы, которые кланялись нам по пять раз на день, и те глаза прячут, отворачиваются. Вот и спрашивается: что произошло за эти шесть лет, почему так изменилась обстановка? В чём причина всенародного заблуждения? Да и заблуждение ли это?
— Я вам отвечу, в чём причина, — сказал генерал. — Причина, дорогой полковник, одна, и заключается она в нашей чрезмерной, я бы сказал, прямо-таки евангельской гуманности. Мы проявляем абсолютно ненужную мягкосердечность. Бот вам и причина. Другой не ищите.
— Позволю себе не согласиться с вами, мой генерал, — возразил полковник Франсуа. — В чём вы усмотрели проявление чрезмерной гуманности? В том, что за эти шесть лет погибли сотни тысяч алжирцев? В пятьдесят четвёртом году наши войска в Алжире насчитывали восемьдесят тысяч человек. Сколько их сейчас, вы осведомлены лучше моего, полагаю, тысяч семьсот. Плюс шестьдесят тысяч полицейских да тридцать пять тысяч военной жандармерии. Получается довольно внушительная цифра. Для Алжира весьма основательная сила. Разве она свидетельствует о чрезмерной гуманности? По-моему, наоборот, вся соль в том, что мы ведём слишком жёсткую политику.
Рыжие кустики генеральских бровей удивлённо поползли вверх.
— Ого, Бертен! Уж не примкнули ли вы, чего доброго, к так называемым патриотам?
— Нет, мой генерал. Я только стараюсь смотреть в лица объективным фактам. Вот мы несколько лет воевали в Индо-Китае. Разве мы не руководствовались там твёрдостью и бескомпромиссностью? Пострадали десятки французских дивизий, израсходованы миллиарды франков. А результат каков? Половину страны мы отдали коммунистам, половину — нашим заокеанским «друзьям». Стоило ли копать котлован, чтобы вырыть один земляной орех?
Генерал предупреждающе поднял палец.
— Постойте, постойте, полковник! Что вы хотите сказать? Если нас постигла неудача в Азии, то нам нужно отказаться и от Африки? Расстаться с Алжиром? Если мы потеряли левую руку, то надлежит положить под топор и правую? По меньшей мере странная логика! Не забывайте, что Алжир не Индокитай и даже не Тунис. Алжир — это Франция. Почти полтора века наших усилий в Алжире не могут превратиться в прах. Скажите, в какой из стран Азии или Африки мы пролили столько пота, как в Алжире, для какой страны затратили столько средств? Нет, милейший полковник, Алжир мы не отдадим! Да, не отдадим! И потом, не забывайте ещё об одном: на этой земле живёт около миллиона французов, наших соотечественников. Слышите? Около миллиона! Что же, уйти и бросить их на произвол судьбы? Уйти, оставив кучке ошалелых горлопанов всё это богатство: города, дороги, предприятия, порты Мерс-эль-Кабир, Рагган