Мускулистого красавца разрезали пополам: ноги его в черных джинсах отъехали в левый угол сцены, а торс в ослепительно белой рубашке – в правый. Красавец грустно улыбнулся. Ноги похлопали одна о другую. Зрители притихли. Откуда-то сверху выплыла на сияющей ладье полуголая негритянка, подкатила бездомные ноги разрезанного колдуна к мускулистому торсу, приставила, тряхнула водопадом черных кудрей. Грянула музыка, под которую Копельбаум вскочил со своего топчана, подпрыгнул и послал собравшимся несколько воздушных поцелуев. Начались карточные фокусы. Сидящая рядом розовощекая старуха вдруг положила голову на руки и захрипела. Старик испуганно огляделся по сторонам, чтобы убедиться, не видит ли кто. Но погруженный во тьму зал, затаив дыхание, смотрел на ярко освещенного Копельбаума, который развернул в воздухе ленту разноцветных карт, и она летала вокруг него, то сворачиваясь, то вновь развиваясь.
– Что ты, – зашептал старик и тихонько потряс свою спутницу за плечо. – Уже скоро.
– Не могу, – пробормотала старуха. – Голова. Дышать нечем.
Ага, и у нее голова! Слова их были еле слышными. Старик растерялся. По-прежнему оглядываясь на белевшие во тьме лица, он начал объяснять ей что-то. Старуха вжала лоб в ладони и не шевелилась.
– Это последний раз, – вдруг довольно громко сказал старик и тут же снизил голос до шепота: – Больше не будем. Я обещаю.
– Нет, – прохрипела старуха. – Не могу.
На сцене пошел густой снег, и Копельбаум набросил на свою белую рубашку золотой плащ. Где-то высоко заиграла флейта, на потолке зажглись звезды.
– Когда я был маленьким, – задушевно сказал колдун, – я мечтал увидеть снег. Но каждую зиму мои родители уезжали во Флориду. Когда мы возвращались в Нью-Джерси, зимы уже не было. Однажды мы не уехали. Я заснул прямо на подоконнике, на который забрался, боясь пропустить ту минуту, когда пойдет снег. Мама разбудила меня…
Вдруг он вскинул в воздух руки.
– Мама! – воскликнул он, и флейта зазвучала громче. – Вон там, слева, сейчас сидит моя мама!
Копельбаум указывал на столик, за которым сидели они втроем: старики с обручальными кольцами и он со своей полыхающей мигренью.
Зрители зааплодировали. Горбоносый старик вскочил и оскалился, раскланиваясь.
– Это мой папа! – прогремел Копельбаум. – Я очень рад, что сегодня здесь совершенно случайно оказались мои родители! Сейчас вы увидите и мою маму! Мама!
Старик потянул старуху за рукав. Столик их был ярко освещен. Все остальные погружены во тьму.
– Я прошу извинить нас, – забормотал старик. – Она не вполне здорова. У нее очень болит голова.