Сон сменился изматывающей дремотой. К лязгу колес пригородного поезда добавился требовательный голос Сиам:
— Хочу обратно в Нью-Йорк! Вези меня обратно!
Они еще не успели покинуть Нью-Йорк, а она уже выказывала свой дурной нрав. Барни знал, это отнюдь не нытье с похмелья. Ее одолевали тягостные воспоминания. Он испугался — слишком быстрое начало. Сиам прижалась щекой к его шее и воспаленному уху. Он высвободился. Приоткрыв заспанные глаза, он понял, что наступило утро; поезд медленно тащился мимо дощатых хибар и запасных путей, катил вдоль фабричных стен. Подол Сиам задрался непозволительно высоко, ее колени дырявили ему ноги. Скандальные газетенки и журнальчики валялись на полу. Спустив ноги, он чуть не поскользнулся на этой груде глянцевой бумаги.
— Что это за блевотина? — Сиам прижалась к нему, прося защиты от мусорного вида за окном.
Судя по убогой картине за грязным окном скрипучего старомодного вагона, они только что переехали через реку.
— Это еще только Хобокен.
— Ненавижу! — Она воспринимала вид города как личное оскорбление. Он понимал, каково ей.
Мучаясь от недосыпа, он разглядывал этот закопченный, обшарпанный район Джерси, казавшийся грязным даже в лучах утреннего солнца и только усугублявший его усталость. Все улицы были забиты видавшими виды машинами, они стояли впритык — бампер к бамперу — и дожидались «зеленого»: это спешили на утреннюю смену фабричные работяги. Поезд въехал в Джерси, вынырнув из тоннеля под Гудзоном. Рельсы проложил, должно быть, милосердный проектировщик — собрат дантиста, вырывающего зуб, прежде чем пациент успеет сообразить, что с ним происходит.
— Скоро отъедем подальше. — Он пытался утешить ее, вдохнуть в нее жизнь.
— Ты только подумай о людях, которые здесь живут! — Она опасливо клонила голову к одному плечу.
— Здесь, как и повсюду, живут славные люди.
— Раз они такие славные, почему бы им не взорвать эту помойку и не начать жизнь заново?
Он снова задремал, не в силах смотреть на проплывающие мимо серые пустые коробки офисов. Но вскоре его разбудила пыль, пробивающаяся в купе, несмотря на задраенное двойное окно.
— Я в туалет, — объявила она, явно подразумевая, что туалет — это целое событие по сравнению с тем, что предстает за окном. Она вышла в коридор в одних чулках, прихватив с собой сумку, заменявшую ей мусорную корзину. Сумка была такой объемистой, что она поднимала ее обеими руками. Барни услышал, как защелкнулась неподалеку дверь туалета.
Следует ли спросить ее по возвращении, сходила ли она по-большому? Он с сонной улыбкой обозвал себя бездушным автоматом, не думающим ни о чем, кроме денег. При этом его не оставляла мысль, что любая работа намного лучше того, чем занимаются изможденные рабочие, торопящиеся на утреннюю смену.