— На что ты пялишься? — Его взгляд показался ей безразличным, и она не смогла этого снести.
Без грима она выглядела здоровой молодой девушкой. Обильная косметика делала ее излишне зрелой и непохожей на саму себя.
— Ты красива сама по себе.
— Можешь навалить себе в шляпу. — Было видно, что комплимент пришелся ей по сердцу.
— Юнион-Сити. — Проводник забарабанил в стенку.
Поезд подполз к перрону. Вереница носильщиков дружно выдыхала утренний пар.
— Я не могу надеть эти туфли. У меня раскалывается голова.
— Надень другие, — спокойно посоветовал он. — Поезд подождет.
Поезд с лязгом остановился.
— Надень другие туфли.
— Они у меня не с собой, а в багаже.
Она нервно достала из сумки радиоприемник, включила его и приложила к уху. Он видел, что она делает это не для того, чтобы послушать музыку, а чтобы прогнать из головы мысли о неразрешимой проблеме обуви. Раз она слушает транзистор, значит, проблемы более не существует.
— Я вижу в твоей сумке босоножки.
— Ни в коем случае! — Она бросила громко звучащий приемник в сумку. — Не желаю расхаживать в чистых босоножках по этому грязному вагону, который не мели со времен Гражданской войны.
— Ладно, — уступил он, — но хотя бы выключи радио.
— Не смей трогать мои босоножки.
— Не буду.
— Багаж разгружен, — сообщил проводник, желая их поторопить.
— Бери туфли.
Он подсунул одну руку ей под колени, второй обнял за талию и поднял. Выходя из купе, он оглянулся и увидел на сиденье ее сумку. Придется использовать ее ноги как крючок. Когда сумка была подцеплена за ремень, он вынес певицу из вагона и донес до ближайшего такси — старого, просторного. Уложив ее на заднее сиденье, сам сел на откидное.
— Как самочувствие?
Она обреченно улыбнулась и буркнула:
— Проще сдохнуть.
Барни вытер лоб. Это только начало гастролей. Он уже не сомневался, что будет зарабатывать деньги в поте лица. Им предстояло остановиться в городе, хотя выступление должно было состояться в ближнем пригороде. Он был доволен, что она не увидела, что представляет собой отель, к которому они подкатили. Возможно, она догадывалась, что это такое, и нарочно не смотрела. Из мрачного строения никто не вышел, чтобы помочь им разгрузить багаж.
— Выйдешь сама? — спросил он.
Она села; он видел, что инстинкт запрещает ей смотреть в окно машины. Он вышел и распахнул дверцу. Она вылезла с довольно терпеливой улыбкой на лице. Набрав в легкие побольше воздуху и не глядя на отель, произнесла:
— Ладно, надзиратель.
Она двинулась вперед, но не рядом с ним, а позади, пользуясь им, как щитом. В темном мраморном вестибюле с белым, точно в ванной, кафельным полом он понял, почему ей потребовалась защита. Его не удивило, что она надела темные очки. В них Сиам не только не видела плачевной обстановки, но и скрывала свое испуганное лицо, придавая ему непроницаемость.