Замминистра вдруг оживился, глаза его заблестели, Кнуту принесли чашку крепкого кофе с пирожным «Наполеон».
— Что же вы сразу мне об этом не сказали? — пожурил он Кнута. — Мы любим, когда течет. Мы, как вы знаете, терпеть не можем застоя…
Приступайте к репетициям, время не терпит, — добавил он и тут же предложил сократить количество дочек Тевье.
— Ну, посудите сами, зачем ему их столько? — спросил он Адольфа. — Целых пять штук! А он же голоштанник! Ему что — троих не хватит? Вот я, например, не из бедных — а у меня всего две. Да и те потаскухи! Хотя это к делу не относится.
Кнут пытался сопротивляться, объяснял, что это дело самого Тевье, сколько иметь дочерей, что он ни у кого помощи не просил и вырастил, слава Богу, всех пятерых красивыми и здоровыми.
В конечном счете сошлись на четырех. Бейлку решили убрать.
— Вы сами понимаете, ей не место на нашей сцене, — пояснил замминистра, — она же с мужем укатила в Америку! И потом — что это за фамилия у мужа — Педоцур? Она у вас никаких ассоциаций не вызывает?.. И вообще — давайте-ка поменяем им всем имена. А то народ нас не поймет. Да и не запомнит их. Вот я, например, интеллектуал — а Шпринца произношу с трудом. Почему бы вашему Тевье не стать Тимофеем? Я вот Петр — и ничего, живу!
— На Западе не знают Тимофея-молочника, — ответил Кнут.
— Еще лучше — узнают! — сказал Петр. — Это будет наш вклад в ваше бессмертное произведение.
Он таки заставил Адольфа произнести еще раз волшебное слово «валюта».
— Не потечет, — многозначительно произнес он, — потечет только на Шпринцу, Тевье, Хаву…
Это убедило.
— Чтобы она сгорела, эта ваша валюта, — прорычал Петр, — хотя она нам и нужна… Кого вы намечаете на роль Тевье?
— Я еще не решил, — сказал Адольф, — но думаю Зингера. Он из тех же мест, что и Тевье.
— А вот тут я категорически против, — заявил Петр. — И Тевье, и всех остальных персонажей, учитывая создавшуюся международную обстановку, должны играть русские и коммунисты. Неужели вы этого не понимаете? Сегодня, когда весь мир почему-то думает, что в России процветает махровый антисемитизм — мы им утрем нос! Или носы — как хотите! А в следующей пьесе доярок или механизаторов могут играть евреи — вы не против?
— Вообще-то у меня не было цели утирать носы, — вяло пробормотал Адольф.
— Значит, договорились, — замминистра пожал Кнуту руку и даже как-то по-отечески обнял его.
— Вы не представляете, как для нас важен имидж, — сообщил он и добавил — и, конечно, валюта…
На следующий день с утра в театре началась борьба за роли — так в диких странах борются за президентское кресло. На роль Голды претендовало восемь человек, причем двое мужчин, которые, как оказалось, давно ощущали в себе женское начало.