За всеми этими делами как-то не удавалось выделить достаточно времени для общения с Анной. Особенно раздражали ее мои слишком частые вечерние посиделки за бутылкой самогона, причем за запертыми дверями, чтобы поутру никто не мешал перенести добытые сведения на пергамент, пока они не растворились вместе с похмельем. Девушка сначала подозревала, что я скрываю от нее некий чудодейственный напиток, но, попробовав забористую сорокаградусную смесь, долго плевалась и орала, заявив в конце, что даже если ежедневное употребление этой гадости даст бессмертие, она предпочитает умереть.
Но что я мог поделать? За оставшееся до начала путешествия время нужно было «перетаскать» кучу разнообразнейшего и необходимейшего материала, что приводило к двум, а то и трем «погружениям» еженедельно. Особенно злило Анну, когда после проведенного вдвоем вечера не оставался в спальне до утра, а вдруг вылезал из постели и шел в кабинет. Какие только оскорбления не неслись вслед! Все-таки жизнь на Востоке оставила заметный след на характере моей подруги, несмотря на ее чисто арийскую внешность. Короче говоря, наши отношения стали неуклонно портиться. И мне это сильно мешало. В отличие от некоторых, не считаю, что регулярные семейные скандалы разнообразят жизнь, придают ей остроты и способствуют сближению с партнером. Может быть, поэтому оба моих брака и закончились ничем.
В общем, в какой-то момент Анна вместо очередных нападок додумалась применить извечное, не знающее промаха женское оружие. Чего нельзя добиться криками, всегда можно ласковым обращением. Немного едва прикрытой лести, пара поцелуев – и я ей все выложил. Как на духу. Вот такие мы, мужчины, слабые создания.
На самом деле я давно подумывал ей рассказать, но что-то останавливало. А тут даже легче стало. До сих пор только Цадок знал полную правду обо мне. Вернее – имел возможность узнать, однако религиозный фанатизм и ограниченность кругозора позволили ему увидеть лишь то, что вписывалось в куцее мировоззрение каббалиста-неудачника. А Маймонид не в счет – он уже при смерти, да и общались мы недолго. Вот и получилось, что поговорить по душам мне здесь и на втором году после «попадания» было, по сути, не с кем. Так что откровенная беседа с Анной рано или поздно случилась бы. Девушка стала действительно мне близка, я ей доверял, насколько вообще еще способен доверять женщине.
И, как ни странно, она восприняла известие о том, что я – уроженец другого мира, относительно легко. Правда, чтобы полностью донести до нее взаимосвязь обоих пространств, пришлось потрудиться, придумывая понятные человеку тринадцатого века аналогии. Но Анна разобралась в конце концов. По крайней мере, в главном. Я сделал правильный выбор – она явно, ввиду своей непростой биографии, гораздо менее зашорена, чем мой купец и другие местные «мудрецы». Глаза девушки загорелись, и она, воскликнув: «Я так и знала!», набросилась на меня с расспросами. Понятно, на первом месте стоял вопрос: «А что у вас там женщины носят?» Но уже второй касался политического устройства общества будущего. Нет, она положительно умница!