— Лаборантом? — усмехнулся Медведев.
— Почему же? Младшим научным сотрудником можно хоть завтра. Есть полная договоренность. На периферии прекрасные коллективы…
— Ба! — Медведев шлепнул себя по лбу. — Какой я стал тугодум. Это же почетная ссылка! Но, дорогой мой, меня и так тошнит от вашей науки. А от науки по договоренности меня рвет!
— Адмирала Нельсона тоже рвало, он же выигрывал лучшие морские сражения. Представь себе, матрос приносил ему на мостик специальную шайку.
— Ясно. Значит, ты устраиваешь меня на работу в Сибири… Ах, боже мой, что станет говорить княгиня Аля Федосеева! — воскликнул Медведев. — Может, еще и жениться подсобишь?
— А почему бы тебе не жениться?
— Пошел вон.
— Что?
— Я сказал, чтобы ты убирался! Драл когти, как говорят блатные, — пытаясь сдержать ярость, произнес Медведев. — И чем скорее, тем лучше…
Бриш взял «дипломат» и встал:
— Конечно, я не знаком с блатным лексиконом. Не посвящен. Но вот что я тебе скажу. Вернее, посоветую. Оставь в покое мою семью! Дети не виноваты.
— Твою семью? В этой семье никого не было твоего. Ты слышишь? Никого! Ты просто всех присвоил. Иными словами, украл. Ты не согласен с этой терминологией? Хорошо, ее мы не будем касаться. Она женщина. Но мои дети никогда не станут твоими детьми! Заруби эту истину у себя на носу! Никогда!
— А ты можешь размыслить здраво?
— Нет. Здраво, да еще размыслить я не могу!
— Ты, конечно, имеешь право встречаться. И по закону и так. Но рассуди сам: разве принесут им пользу такие встречи? Это же сплошные душевные травмы, это…
— Ты, разумеется, прав, — овладев собой, прервал Медведев. — В такой жизни мало хорошего. Но запомни: дважды в месяц я все-таки буду видеться с сыном! А с дочерью даже чаще, она уже взрослая.
— При одном условии…
— Никаких условий! Никаких!
— Нет, одно условие все же есть.
— Что ты имеешь в виду? — Медведев опять начал терять самообладание. Гость не уходил, тянул волынку:
— Ты будешь видеться, если… если они этого пожелают.
— Я согласен! — сказал Медведев. — Если они пожелают!
Михаил Георгиевич наконец вышел из летней медведевской резиденции.
«Я, кажется, выгнал его, — подумал Медведев. — И у меня дрожат руки. Маруся, а ты не знаешь, почему у меня дрожат руки? Ты знаешь, конечно. Ты все на свете знаешь, даже это. А знает ли об этом твой Женя? Ты-то уверена, что он тоже, знает, даже убеждена. А вот я все еще сомневаюсь…»
6
Балкон у Зуевых не закрывался целое лето, но там, вдалеке, уже не виднелся ни лес, ни поле. Подмосковный городок в отчаянной жажде самоуничтожения спешил соединиться с Москвой, раствориться в ее всепоглощающей каменной плоти. Самоуверенность этой гремящей, полыхающей жаром стихии не знала пределов. Даже на самые грозные явления природы город не обращал никакого внимания, он жил по своим законам, созданным им же самим и лишь для себя.