— Как угодно! Называйте по имени, говорите товарищ такой-то, гражданин, месье или сударь, не так важно. Только не называйте больными.
— Хорошо. — Было видно, что она не согласна. — А больной… простите, один гражданин из пятой палаты требует поставить телевизор и телефон…
— Я зайду к нему. Проведите музыкальный сеанс без меня. И если можно, смените пластинку.
Иванов поморщился. Его борьба с медицинскими терминами, наверное, выглядела донкихотством. Больница была больницей. Записи в журнале дежурств вновь со всей силой подтвердили правоту дежурной сестры.
Итак, больной, который не спал. Алкогольное отравление удалось ликвидировать довольно быстро. Физическое состояние более или менее в норме. А вот душевное… Нарколог перестал удивляться разнообразию всевозможных синдромов и фобий, связанных с хроническим пьянством. Конечно, синдром ревности по-прежнему занимает в их числе первое место. Большинство классических алкоголиков щеголяет с этим синдромом, но иногда он угнетен, задвинут в отдельный угол сознания, и место его занято новейшей фобией. Больной из третьей палаты ждет по ночам водородной вспышки… Почему именно по ночам? Вероятно, потому, что днем вспышка была бы менее яркой. Иванову было не ясно, что появилось вначале: бессонница, вызванная алкогольной интоксикацией, или страх атомной катастрофы, вызванный бессонницей. Вновь корреляция. И что ни толкуй, а без медицинских терминов ни туда ни сюда… Кстати, разве не реальна сама возможность атомной вспышки? Больной из третьей палаты вправе считать ненормальным не себя, а других. Тех, кто, по сути дела, задвинул атомные грибы в область фантастики…
Размышления Иванова были прерваны каким-то необычным шумом. Нарколог вышел вначале в прихожую, затем приоткрыл дверь в коридор. У входа в одну из палат громко выяснялись какие-то отношения, сестра тщетно пыталась установить тишину.
«Опять этот бритый профессор…» — улыбнулся Иванов. В ту же минуту нарколог стал свидетелем редкого происшествия. Человек в домашней пижаме и в тапочках вырвался из окружения и кинулся бежать в направлении ивановского кабинета. Бежал он так проворно, что несколько более молодых преследователей не успевали за ним. Иванов пропустил профессора в кабинет, прикрыл дверь и встал на пути двух недавно поступивших лимитчиков:
— В чем дело?
Они, ни слова не говоря, моментально сбавили пыл. Развернулись и один за другим, словно набезобразничавшие мальчишки, шлепая тапочками, удалились. «Опять не могли решить крестьянский вопрос, — подумал Иванов. — Профессор слишком буквально толкует основы политэкономии».