Ну а кричать «э-э-эй!» мне приходилось частенько. Просто поразительно, как иногда трудно, приехав на ферму, обнаружить хозяина. Может, вон то пятнышко на тракторе за тремя лугами? Порой он оказывался у себя на кухне. Однако меня не оставляла надежда найти его где-нибудь среди служб, и я всякий раз верил, что он тотчас откликнется на мой призывный вопль.
Некоторые фермы по неведомой причине обязательно встречали нас полным безлюдием и запертой дверью дома. Мы рыскали между сараями, коровниками и загонами, но на наши бодрые крики отвечало только эхо, отраженное равнодушными стенами. У нас с Зигфридом для таких ферм существовало собственное определение — «хожу не нахожу», и они обходились нам в бессчетные, напрасно потерянные минуты.
Джимми очень быстро разобрался в этой ситуации и теперь откровенно радовался случаю поупражнять легкие. Я следил, как он разгуливает по булыжнику и кричит, дополнительно — и совершенно зря — топоча новыми сапожками.
Ах, как он ими гордился! Ведь сапожки знаменовали, что его статус помощника ветеринара признан официально! Вначале, когда я только начал брать его с собой, он просто, как всякий ребенок, радовался, глядя на обитателей скотного двора и, конечно, на их потомство — ягнят, жеребят, поросят, телят, уж не говоря о мгновениях неистового восторга, когда он вдруг обнаруживал в сене спящих котят или натыкался в пустом стойле на собаку с щенками.
Но потом ему стало этого мало. Он захотел сам что-то делать и вскоре знал содержимое моего багажника не хуже, чем содержимое ящика со своими игрушками. Ему страшно нравилось доставать для меня жестянки с желудочным порошком, электуарий и пластыри, белую примочку и все еще почитаемые длинные картонки с «универсальным лекарством для рогатого скота». А едва увидев корову, лежащую в характерной позе, он мчался к машине за кальцием и насосом, не дожидаясь моей просьбы. Он уже научился ставить диагнозы самостоятельно.
По-моему, особенно он любил сопровождать меня на вечерних вызовах, если Хелен в виде исключения разрешала ему лечь спать попозже. Он блаженствовал, уезжая за город в темноте, направляя луч фонарика на коровий сосок, пока я его зашивал.
Фермеры всегда ласковы с детьми, и даже самые угрюмые буркали: «А, так вы помощником обзавелись!», едва мы вылезали из машины.
К тому же фермеры были счастливыми обладателями вожделенной мечты Джимми — больших сапог, подбитых гвоздями. Фермеры вообще вызывали у него неуемное восхищение — сильные, закаленные мужчины, которые почти все время проводили под открытым небом, бесстрашно расхаживали в гуще коровьего стада и небрежно хлопали по крупу могучих битюгов. Я видел, какими сияющими глазами он смотрел, как они — порой невысокие и жилистые — влезали по амбарной лестнице с огромными мешками на спине или ловко повисали на морде тяжеловесного вола, небрежно сжимая в зубах вечную сигарету, а их сапоги волоклись по полу.