На следующее утро все они прибыли на станичную площадь, в числе мобилизованных, в полной боевой готовности. На шинелях служивых погоны с номерами и названиями прежних полков, на папахах кокарды, винтовки не у всех, но шашка и нагайка у каждого. Оседланные казачьи кони шеренгами выстроились, привязанные к заборам.
Станичную площадь запрудило народом, на проводы служивых пришли со всего села: старики, молодежь, бабы и девки; смешавшись с ними, казаки прощаются с родными. Толпа движется, гудит разноголосо: тут и шутки, и смех, и плач — сетования чьей-то женушки:
— И опять ты нас покида-а-аешь.
— Да полно, Олена, чего ты это разнюнилась.
— И когда она, проклятая, закончится…
А рядом спокойно, рассудительно:
— Коня береги, сынок, коня, сам недоешь, да его накорми.
— Под седло-то постарайся козлину приобречь.
— Перековать бы Воронка-то.
В станичном правлении писаря спешат закончить какие-то бумаги, списки, в соседней комнате сидит станичный атаман, пожилой, седоусый человек. Атаман также в полной казачьей форме, при шашке и с насекой, на погонах его шинели широкие серебряные нашивки вахмистра. Рядом, облокотившись на стол, сидит есаул Беломестнов.
— Все это хорошо, — говорит есаул, глядя в окно, — но откуда у ваших казаков трехлинейные винтовки? Ведь был приказ походного атамана о сдаче всего огнестрельного оружия, за исключением охотничьих бердан, знаете о таком?
— Знаем, господин есаул. И какие числились за фронтовиками, сдали полностью.
— А эти откуда у них?
— Сатана их разберет, — пожал плечами атаман, — должно быть, по две прихватили, когда из полков увольнялись. Там ведь такая неразбериха была, что не создай господь. Не только винтовки, говорят, пулемет приобрести можно было.
— Мда-а, хорошо еще, что не попали эти винтовки к красным.
— Вот именно.
Шум, гам толпы на станичной площади приутих, когда на крыльце правления появились: атаман — с насекой в руке, есаул Беломестнов и урядник Уваровский, высокий красивый атаманец лейб-гвардии казачьего полка. Атаман что-то тихонько сказал Уваровскому, тот согласно кивнул головой и, подхватив шашку, сбежал по ступенькам крыльца.
— По коня-ам! — раздался его властный, командирский бас.
Толпа раздалась по сторонам, и на площади, вмиг разобрав лошадей, двумя шеренгами выстроились казаки.
— Направо равня-айсь! — гарцуя на рослом вороном коне, командовал Уваровский. — Смирно.
Улыбаясь в черные усы, есаул наблюдал с крыльца, как атаман, уже верхом на рыжем коне, подъехал к строю казаков, поздоровался с ними; выслушав ответное приветствие, он сказал напутственную речь и, повернувшись к сельчанам, снял папаху: