А часом позднее Спирька докладывал своему командиру Тирбаху о ночных происшествиях, как всегда привирая, преувеличивая свои заслуги.
Есаул только что встал с постели, сидел за столом в незастегнутом френче. Щуря от солнечного света заспанные, припухшие глаза, он растирал левой рукой голую грудь, зевал. Оживился есаул лишь после того, как Спирька сообщил о взятом в плен красногвардейце и положил на стол отобранный у пленника пакет.
— Ага! — Тирбах пробежал глазами адрес на пакете. — Хорошо. Так говоришь, красных целый взвод был?
— Так точно, господин есаул! Тридцать человек их было! — не моргнув глазом, соврал Спирька и продолжал расписывать дальше — Как залпанули мы по ним из засады, сшибли двоих — у них сразу же паника. Я вижу, дело такое — командую своим: «По коням! Шашки вон, в атаку!» Ну и взяли их в работу: восьмерых изрубили в капусту, остальные наубег, только тем и спаслись, что кони у нас притомились. Из моих тоже полегло четверо, ну а их-то втрое больше.
— Молодец, Былков! К награде тебя представлю.
— Рад стараться, господин есаул! — гаркнул Спирька, еле сдерживая заклокотавшую в груди его радость. — Пленного куда прикажете?
— Веди его сюда.
Когда Спирька вышел, есаул разорвал конверт, извлек из него отпечатанный на машинке лист — приказ по фронту, подписанный командующим Сергеем Лазо. Прочтя первые строчки, есаул насупился, и чем дальше он читал, тем больше хмурился, и было отчего. В первом пункте приказа Лазо объявлял благодарность командиру пехотного полка Павлу Журавлеву за то, что им был окружен и полностью уничтожен гарнизон белых в селе Ключевском. В приказе подробно перечислялось, сколько орудий, пулеметов и боеприпасов было захвачено в ключевском бою красными пехотинцами.
Во втором пункте приказа говорилось о том, что восточное направление фронта упраздняется и все войска, отряды Красной гвардии входят в непосредственное подчинение командующему Забайкальским фронтом Лазо.
Спирька ввел пленника, сам стал позади него около дверей с обнаженной шашкой в руке. Пленником оказался Мишка Ушаков. Он был без фуражки, на плечах его выцветшей на солнце гимнастерки темнели полосы от споротых погон. Он шел, опираясь на березовую палку, припадая на левую ногу. Голенище сапога на ноге распорото, и видно, что она ниже колена забинтована полотенцем.
Есаул хмуро, исподлобья оглядел пленника, спросил:
— Фамилия? Из казаков?
Михаил, не глядя на офицера, буркнул:
— Ушаков, Заозерной станицы, казак.
— Большевик?
— Нет, не большевик.
— Так за каким же чертом тебя в красные-то понесло?