Казаки попритихли, приготовились слушать, а Вершинин прочитал им о том, как четверо донских казаков сразились с целым взводом немецкиx кавалеристов и казак Кузьма Крючков один убил десять немцев и одиннадцать ранил. Статья казакам понравилась, и сразу же вскипел разговор:
— Вот это геро-ой!
— Показал, как наши воюют!
— Ежели не врут, так здорово!
— А чего же им врать-то?
— Постой-ка, Микула, ты прочитал — немцев, а верно ли это? Вить немцы-то, я слыхал, наши подданные!
— А вот как раз с немцами-то и война у нас.
— Ври больше. Забыл, што командир полка-то разъяснял? Ну вот, когда с походом-то нас поздравил…
— Меня не было в тот раз, дневалил на конюшне.
— Ну так вот слушай, с Австрией война зачалась. А вышло все из-за пустого дела: в Сербии какого-то там ерца-перца кокнули вместе с женой, из-за этого и война возгорелась.
— Скажи на милость, из-за бабы воевать!
— Ну а мы-то чего лезем в ихнюю драку?
— Просто так, сбоку припеку. Австрия ополчилась на Сербию, а наш царь за нее заступился, германский царь за Австрию, вот оно и пошло.
— Говорят, и Турция супротив нас?
— Турки эти, известное дело, завсегдашние наши враги. Их и деды наши били, и прадеды, а им таки, гадам, неймется.
— Вот видишь как, а ты говоришь — немцы.
— Так вить германцы-то и есть немцы!
— Окстись, дурной!
И между казаками вперемежку между божбой и руганью разгорелся спор.
Полуденная жара заметно спала, когда подъехали к Байкалу, и перед глазами казаков раскинулось огромное плесо «священного моря», и в лицо им пахнуло прохладой. Прекратив споры, казаки сгрудились у дверей, почти все они видели Байкал впервые.
— Вот он какой, Байкал-то наш батюшка!
— Эка диковина, братцы, ширина-то!
— Верст пятьдесят будет, пожалуй!
— Какой тебе пятьдесят, тут все сто клади, да ишо и с гаком.
— Да-а, глубь, говорят, в нем непомерная, самое што ни на есть море-океан. И рыбы небось полно?
— Само собой, омулей-то в Чите продают отсюдова, с Байкалу. Тут их расплодилось, в эдаком-то раздолье.
Егор, привалившись плечом к двери, молча сидел на куле овса. Он не вступал ни в какие разговоры, думал о своем, из головы не выходили у него последние дни, проведенные вместе с Настей. Сегодня особенно ярко вспомнилось последнее утро на покосе. Отработав добрый уповод, Егор, придя на стан, подхватил только что вставшего с постели сына, усадил его к себе на плечи — и бегом на речку. Напротив стана, на повороте, речка образовала глубокий омут. В прозрачной, чуть зеленоватой воде резвились юркие золотистые гальяны. Полюбовавшись рыбками, Егор снял с себя мокрую от пота рубаху и долго мыл голову. Рядом, присев на корточки, плескался маленький Егорка. Он то шлепал по воде пухлыми, розовыми ладошками, то смеялся и, дергая Егора за штанину, кричал, захлебываясь от восторга: