– Большая часть ваших сделок проходит через меня, так что вам совершенно нечего волноваться, – постарался переубедить его Влах.
– Вилем, вы ставите меня в чертовски трудное положение. Почему вы это делаете?
– Потому что это важно.
– Для кого? Для вас лично? Для главы правительства? Для кайзера?
– Для бедолаги, которого в противном случае непременно казнят, – неожиданно сказал Вилем. Он по-прежнему держал дверь предупредительно открытой. – Прошу.
– Что?! Я-то думал, что речь идет о кредите, или просрочке платежа, или некачественном товаре…
– Дорогой господин фон Лангенфель, – торжественно произнес Вилем. – Я знаю, вы вовсе не хотели нас обидеть, приписывая нам неспособность справиться своими силами с подобными детскими шалостями.
Андрей сверкнул на него глазами, но решил не показывать, будто и вправду рассердился на низенького торговца.
– Но тогда о чем весь этот разговор? О государственной измене? О смертоубийстве? Чего вы от меня хотите? Я что, должен посоветовать вам отпустить кого-то из тех, кто нарушил закон?
Вилем вздохнул и скорчил мину, как делал это всегда, когда хотел закончить торговаться, однако понимал, что нет никакой надежды на то, что собеседник позволит себя обжулить.
– Да входите же, во имя святого Кирилла! – нетерпеливо воскликнул он. – О подобных вещах нельзя болтать на улице.
Андрей с невольным уважением посмотрел на фронтон портика у входа в ратушу и статую Фемиды, повернутую к искривленной башенке фронтона, которая нависла над ее головой. Ему была известна легенда создания данной архитектурной достопримечательности, и она не могла не вызывать у него беспокойство, пока он следовал за своим деловым партнером через угрюмый подъезд для экипажей в обширном внутреннем дворе. Влах провел его вверх по широкой лестнице.
Андрею был знаком большой зал в ратуше Брюна с нарисованными священными липами в каждом углу,[12] однако, к его полнейшему изумлению, Вилем свернул в сторону от зала и провел его в плохо освещенный коридор.
– Я бы предпочел, чтобы вам об этом сказал городской судья, но вы же все равно не успокоитесь.
– Что должен сказать мне городской судья?
– Вы абсолютно правы, дорогой господин фон Лангенфель. Вы нам нужны как козел отпущения. Было бы нелепо рассчитывать на то, что ваше тонкое обоняние не учует, что запахло жареным.
На секунду Андрея переполнила настоятельная потребность застыть на месте, скрестить руки на груди и издать торжествующее «ага!», но он прекрасно знал то настроение, в котором сейчас пребывал Вилем Влах. Если уж тот пустился в подобные откровения, значит, на кону находится нечто очень серьезное.