— Из ваших уст, прекрасная Каро, любая хула звучит восхитительной песнью.
— Льстец! А через час в каком-нибудь салоне станете безжалостно ругать меня.
— Через час?! — Роджерс в притворном ужасе расширил глаза. — Вы намерены выставить меня из вашего дома так быстро? Нет, нет! Я буду на коленях умолять позволить мне остаться на вечер.
Каро рассмеялась, представив тощего, больше похожего на ходячий скелет, чем на человека, к тому же всегда мертвенно-бледного Сэмуэля Роджерса перед собой на коленях. Этого нельзя допустить, он, пожалуй, может рассыпаться.
— Хорошо, позволяю и без колен. Но только если вы расскажете последние литературные новости.
Она удобно устроилась в кресле, намереваясь слушать. У Роджерса всегда было что рассказать.
Тот довольно кивнул:
— Леди Каролина, ради этого я и приехал.
Он с ловкостью фокусника вытащил из-за обшлага листы с текстом и протянул Каролине.
— Что это? Вы вручаете с таким видом, словно доверяете величайшую ценность.
— «Чайльд Гарольд». Первые песни. Вы должны почитать нового поэта.
Леди Каролина с сомнением взяла текст, но вглядываться не стала, отложив в сторону:
— А из старых у вас ничего нет?
— Это лорд Байрон, миледи, он недавно вернулся из путешествия по Востоку и привез немало интересного.
Каро чуть сморщила носик. Какой-то Байрон…
Леди Каролина Лэм была дамой, в аристократических кругах Лондона весьма известной. Ее нельзя было назвать красавицей в классическом понимании этого слова, но стоило леди Каролине заговорить, как слушатели забывали о несовершенстве черт ее живого лица, видели только большие «газельи» глаза, прелестные алые губки и сверкавшие меж ними ослепительно-белые зубы. К тому же Каролина обладала столь живым и цепким умом, что умела вести любой разговор, всегда оставаясь в центре внимания.
Центром ее делало не только обожание мужчин, вившихся вокруг очаровательной обладательницы золотистых кудряшек, словно мотыльки вокруг огня, но и довольно эксцентричный характер. Большие карие глаза леди Каролины смотрели вопрошающе и почти доверчиво, она была мечтательна и выглядела хрупким цветком, который мужчинам хотелось защитить. Тоненькая, худенькая, по-мальчишечьи подвижная, Каролина словно жила в мире грез и мечтаний…
Но Роджерс достаточно часто бывал в Мельбурн-Хаус и подозревал о существовании другой Каролины, той, которая могла закатить истерику по малейшему поводу, а то и без него, хлестать по щекам горничную и извергать прелестным ротиком грубые проклятья. Такая Каролина вовсе не была хрупким цветком, напротив, делала все назло, нарушая любые запреты, совершала экстравагантные выходки и лгала так же легко, как дышала.