Еще одна новая соседка — она жила в маленькой комнате при кухне, высокая, худощавая стенографистка, тоже выходила на крик. Она запахивала халат, поднимала тонкие, аккуратно выщипанные брови и презрительно спрашивала:
— Опять? Ну что ж. Хорошую вещь браком не назовут.
И какой бы час ночи ни был, зябко поводя плечами, ставила на газ эмалированный кофейник.
Аня очень боялась ночных криков. Она говорила, проснувшись:
— Мама, сядь ко мне. Мама, разве большие тоже дерутся?
А Катя, если крик будил ее, садилась на кровати и деловито говорила:
— Опять тетя Леля ходила в кино? — Катя еще никогда не была в кино, однако твердо усвоила, что за это бьют. Поморгав большими черными глазами и немного подумав, она вдруг говорила: — Мама, дай хлебушка! — и, заведомо зная, что сейчас ей не откажут, добавляла нерешительно: белого.
— Варвары! — восклицала Ольга Сергеевна. — Третий час ночи! В бомбежку и то было тише!
Митя не просыпался дольше всех. Если становилось очень шумно, он натягивал подушку на ухо и, закаленный на фронте и в командировках, продолжал спать. Но нередко наставала минута, когда его приходилось будить.
— Митенька! — с жалостью говорила Саша.
— Дмитрий Александрович, — отхлебывая валерьянку, молила Нина Викторовна.
Митя неторопливо совал ноги в старые домашние туфли.
— Да, — говорил он, зевая, — если бы наши соседи по коммунальной квартире были ангелами, нас бы раздражал шелест их крыльев. А наши соседи ох не ангелы, и стучат они — ох не крыльями. — Потом он выходил в коридор, спокойно брал телефонную трубку и спрашивал недрогнувшим голосом:
— Милиция? Шестое отделение?
Все, что делал Митя, действовало мгновенно и отрезвляюще. Он работал по вдохновению и всегда попадал в цель. Пользуясь минутным затишьем, Митя говорил, к примеру, так:
— Утро вечера мудренее! Завтра разберетесь! Я рассужу вас раз и навсегда!
Почему-то его слушались. Он брал Лелю под руку, уводил в ее комнату, приговаривая на ходу:
— Очень советую приложить к глазу медный пятак, помогает.
А Юре шептал на ухо то, чего никто не слышал и чего, видимо, никак нельзя было сказать вслух.
Когда еще только начинались вопли, предвещавшие драку, Саша входила в комнату соседей и забирала детей: они захлебывались от плача. Она уносила их к себе, поила сахарной водой, и ложка дробно стучала о зубы младшего белоголового толстяка. Она укладывала их на свою раскладушку, а Митя, возвращаясь, говорил:
— Прирост населения? — Потом ложился и тотчас засыпал.
Но самое удивительное было то, что, выйдя поутру с подбитым глазом, Леля гордо говорила в ответ на презрительный взгляд стенографистки: