— Ну, Анюта, — сказала Анисья Матвеевна, — кто ж тебя в первый раз в школу-то поведет?
Аня ответила:
— В первый день меня поведет мама. Во второй — ты или дедушка, а в третий, если захочет, — Митя.
И он настал, этот день — первое сентября 1944 года. Они проснулись очень рано, обе — Аня и Саша. Но Анисья Матвеевна поднялась еще раньше. Она выгладила сатиновое синее платьице и пришила к нему белый воротничок. Она, строго приучавшая Аню чистить башмаки, сегодня сама их начистила до блеска. А на столе стоял царский завтрак: горячее молоко и белый хлеб с маслом!
Катя, которой было уже два года и которая очень любила поесть, тоже вскочила с кровати и уселась на стул против Ани.
— А помнишь, — сказала она, — ты один раз пила молоко и оставила мне?
Анюта налила ей молока на блюдце и сказала:
— Не обожгись!
— А хлебушка белого? — осторожно сказала Катя.
— Дала бы человеку поесть! Человек в школу собирается, — сердито сказала Анисья Матвеевна.
Аня ходила по комнате так, будто проглотила аршин, — очень прямо и осторожно. Она боялась сесть, чтоб не помять платье, боялась повернуть голову — как бы не растрепались волосы.
— В добрый час! — сказала Анисья Матвеевна, когда Аня и Саша спускались с лестницы.
И снова Саша ведет свою девочку по московским улицам.
Город ее детства и юности. Вспоминала ли она его там, в Ташкенте? Ей было некогда вспоминать. Она просто помнила его постоянно. Может быть, она даже не знала, что помнит. Он вставал перед ней вдруг и всегда неожиданно. Кривым переулком, по которому они когда-то бродили с Юлей. Зачем они оказались там? Этого Саша не помнила. Вечер. Зажигаются окна. Вдалеке старая церквушка… Саша ведет за руку маленького Лешу. Он размазывает по лицу слезы, а она говорит наставительно: «Ну, не плачь, не плачь…» Сколько же ей было тогда? И этого она не помнит. Много, много раз видела она Красную площадь. Но теперь ей кажется, что она видела ее только однажды. В памяти вставали темные на темнеющем небе стены Кремля. Саша с Андреем идут через Красную площадь мимо Мавзолея, вниз к реке. Саша запрещала себе об этом вспоминать и долго, долго не вспоминала.
И вот снова перед ней Москва. Саша вернулась сюда, став взрослой. Сколько же для этого должно было пройти лет? Всего три года. Но столько вместили эти три года — целую жизнь! Сейчас ей кажется, что только там, в одиночестве первых ташкентских месяцев, она по-настоящему поняла, что значит быть матерью. Только в разлуке с отцом поняла, что значит быть дочерью. Только ожидая писем с фронта и видя солдат, выходящих из госпиталей, она поняла, что значит быть сестрой своего брата. И, конечно, только сейчас она поняла, что значит быть женой. Нет, прежде она этого не знала.
