— Неужели я говорила такие умные слова?
— Говорили. И все, что вы говорили, Тоня обрушивала на меня. Между прочим, я всегда удивлялся: почему люди утешают друг друга чужой бедой? Почему думают, что, если сказать — вот и у меня несчастье и еще там и там горе, от этого ваше горе станет легче? Потом заболела наша квартирная бабушка. Зашел я вечером к ней, чтоб посмотреть, прописать лекарство. А она говорит: «Не надо, была Саша, все сделала». — «Так она же, — говорю, патронажная сестра, а не доктор». А бабка мне: «Да она лучше всех докторов».
— По-моему, это все не про меня, — сказала Саша. — Какой-то рождественский рассказ.
— Да, как в хрестоматии.
— И вы оценили меня за мои хрестоматийные поступки?
— Вот тут-то и закавыка, Саша. Я вас терпеть не мог. Я думал: ну, что она все время лезет не в свое дело, проповедует, поучает, пропагандирует. Я этого смерть как не люблю.
Занималась бы своим делом, что ли. Ведь она патронажная сестра, а не Франциск Ассизский. И вот прихожу раз домой и вижу: во дворе ребята собрались и галдят. «Что, — спрашиваю, — у вас такое?» Они отвечают: «Патронажная сестра дала Гошке по морде». — «Какая патронажная сестра?» «Ну, та, которая из детской консультации ходит к Юрке Киселеву». — «За что?» — спрашиваю. И выясняется, что Гошка дразнил малыша, кричал ему: «Полтинник, полтинник!» Так, кажется, дразнят безотцовских? А вы подошли и дали тому самому Гошке по физиономии. Было дело?
— Было.
— Ну, а тут как раз ушла из нашего отделения сестра, перебралась в другую больницу, поближе к дому. И я попросил у Аверина разрешения самому подыскать ей замену. Он сказал: «Ну что ж, ищи, найди хорошую, добросовестную». А я решил — шут с ними, с добросовестными. С меня довольно Прохоровой. Рискну, позову эту самую Сашу, которую не знаю и даже никогда не видел. Вдруг повезет? После операции человека надо беречь, как… как хрустальную вазу, что ли… Ему надо сказать — «дорогой». Или там «голубчик», или еще какое-нибудь петушиное слово. Доктору — не обязательно. А сестре, которая выхаживает, — непременно.
— Значит, пока я выхаживала Юру и бабушку, вы меня терпеть не могли, а когда съездила человека по физиономии, вы меня оценили и поняли, что я умею говорить петушиные слова?
— Да. Вот так оно и было. Но сегодня вы меня огорчили. Вы чересчур глазастая. Вам совершенно незачем было понимать, что больная из седьмой палаты кого-то мне напомнила. Больные никого не должны доктору напоминать. Больной — он больной и есть. И все. Давайте все-таки пойдем в метро. Ну, промочили ноги? Я же говорил!