«Зачем она говорит все это? — сказал себе Поливанов. — Думаю я стандартно и вижу не свежо. И мой очерк ничуть не лучше локтевского. Уж я-то знаю!»
— Да, видите вы свежо и нестандартно. Чего же вам недостает? Смелости! Только смелости!
— Марина Алексеевна, кто вам сделал этот абажур? — спросил Поливанов.
— Сама. Зачем вы переводите разговор? Я ведь очень хорошо понимаю; вам важно услышать то, что я говорю. Именно эти слова нужны вам, чтоб на них опереться.
— Ну, полно, я и сам о себе все знаю.
— Ах, вы хотите еще, вам мало? Извольте: вы — человек талантливый, но еще себя не до конца выразивший и…
Поливанов засмеялся и подошел к окну. На дворе под липой стоял большой стол, и молодые парни, с азартом ударяя костяшками, играли в «козла».
— Сел! Ого-го! Сел! — доносилось со двора. А из глубины комнаты слышался спокойный и немного насмешливый голос:
— Самое легкое из того, что мы можем, — это отойти, отказаться, устраниться… Вы меня слышите, Дмитрий Александрович? Не хотите ли рюмку коньяку?
— Нет. А впрочем, пожалуй.
Своей легкой и твердой походкой она вышла из комнаты и вернулась с маленьким подносом, на котором лежали бутерброды и стояла бутылка коньяка.
— Ну что ж, за вашу удачу, за вашу уверенность! Это — единственное, чего вам недостает. Да, все забываю вам сказать: у вас прелестная жена.
Поливанов вскинул глаза.
— А почему вы заговорили о Саше?
— Ее зовут Саша? Я вспомнила о ней потому, что думала о вас. Вы счастливый человек. У вас все есть: славная жена, милые дети. Старшая похожа на вас, а младшая, пожалуй, меньше.
— Она в нашу армянскую родню, в деда, — сам удивившись «нашей армянской родне», ответил Поливанов и сдвинул брови.
— Вы не познакомили меня с женой. Но я запомнила ее на новогодней елке. Она была с обеими девочками. Кто она по специальности? Кажется, медсестра? Почему бы вам не подумать о том, чтоб она кончила вуз? Вот встаньте на ноги, и это окажется легко, она сможет учиться.
— Что вы имеете в виду, когда говорите «встать на ноги»?
— Встать на ноги или, точнее, проявить себя до конца — это ваш долг не только перед самим собой, но и перед своими близкими.
Она говорила твердо и уверенно, глядя ему в глаза. И он ответил:
— Вы правы. Я не много сумел ей дать. Заботу. Тревоги. А радости маловато. Только — прошу прощенья — я не хочу об этом говорить.
— Выпьем, Дмитрий Александрович, — сказала она, — и давайте работать.
— Да, я отнял у вас много времени. Но я принес готовый план полосы, взгляните…
Он раскрыл блокнот, перелистал его. Она деловито села рядом, и он разложил перед ней листки, исписанные крупным четким почерком.