— Воскресенье, дорогуша, выходной. Какие дела могут быть в воскресенье?
— Сынулю песочу, — уже нормальным голосом объяснила Ира.
— Чего отрок набедокурил? — нетерпеливо поинтересовалась я, хотя мне это совсем не было интересно.
— Стекло вчера в кабинете физики мячом расколотил, — укоризненно произнесла редко вспоминавшая о воспитании Витъки-младшего мать. Сынуля,по всей видимости, разговор слышал, и мамочка этим воспользовалась в педагогических целях.
— Ир, да заплати ты за это стекло, лиши оболтуса компьютера на недельку, и всех делов-то.
«Мне легко рассуждать, ребенок-то не мой», — отчитала я себя, уже после того, как все это произнесла.
— А как же он будет уроки делать? — возмутилась Ирина.
— Что там, в шестом классе, делать?! Матушка, это ты шизанулась! Не помнишь, как мы учились? Ни компьютеров, ни калькуляторов!
— Ну, калькуляторы, допустим, уже были, — погрузилась в воспоминания Поливанова, чем окончательно вывела меня из хрупкого равновесия.
— Редакторша! — заорала я дурным голосом.— Ты газетенку из дерьма вытаскивать собираешься или биржу труда своим присутствием решила почтить?!
Биржа труда Ирине Андреевне, конечно, не грозила. При таком муже можно всю жизнь в косметических салонах просидеть, не ударив палец о палец. Но Ирка испугалась: Наступила я ей на больную мозоль.
— Т-ты чего?
— Того! — крайне невежливо рявкнула я. — Есть классная идея, и не одна!
— Через двадцать минут буду! — ответствовала мне трубка и с грохотом (я слышала) ударилась о рычаги.
Вот такой подход к делу мне уже нравится!
Ирина Андреевна прибыла не через двадцать, а через семнадцать минут. Вид у мадам редакторши был жутко колоритный.
На бледном лице пламенели алые губы и чернели непроницаемые солнцезащитные очки. Голова в ярком платке напоминала полотно «Колхозница на току» из времен далекого социалистического детства.
— Не глазей, — недовольно буркнула Поливанова в ответ на мой недоуменный взгляд. — Ты ж мне времени накраситься-причесаться не дала.
— Да ладно тебе! Выпутывай башку и снимай очки. Сама с собой разговаривать пока не умею, — отмахнулась я, давая понять, что мне нужны ее глаза, а не тени и тушь, которые их подчеркивают.
Иришка разоблачилась.
Ой, мамочки! Я давно забыла, как она выглядела в школе!
Сознание я, конечно, не потеряла, но вид белесых Поливановских ресниц и бровей могли выдержать только любящий муж или подруга.
Дело в том, что у нашей Ирки была редкая форма аллергии: ее кожа не выносила долговечной краски. И Поливановой каждое утро приходилось тщательно красить брови-ресницы, исключительно гипоаллергенной орифлеймовской косметикой. (Я, например, не видела Иру в, так сказать, натуральном виде примерно с восьмого класса.)