— В бога душу мать! — снова кричит он, и не успеваем мы что-нибудь сказать или сделать, как он подносит пистолет к виску мальчика, взводит курок — мальчик снова вскрикивает: «Mutter!» — и его мозги вылетают на стену окопа. Красные брызги попадают на указатель, который обращен на восток и гласит: «ФРАНКФУРТ, 611 КМ».
* * *
На следующий вечер Уилл подходит ко мне. Я дико устал. Я не спал двое суток. И еще, похоже, съел что-то испорченное, потому что желудок крутит все сильней и сильней. В кои-то веки при виде Уилла я не чувствую ни радости, ни надежды — лишь неловкость.
— Тристан, — зовет он, не обращая внимания на еще троих человек, сидящих рядом. — Разговор есть.
— Я плохо себя чувствую, — отвечаю я. — Мне надо отдохнуть.
— Только на минуту.
— Я же сказал, мне надо отдохнуть.
Он смотрит на меня, и в его лице появляется что-то похожее на мольбу.
— Тристан, я тебя очень прошу. Это важно.
Я вздыхаю и кое-как поднимаюсь на ноги. Бог свидетель, я не могу ни в чем отказать Уиллу.
— Ну что такое? — спрашиваю я.
— Не здесь. Давай отойдем, пожалуйста.
Он не ждет моего согласия, поворачивается и идет прочь; меня это бесит до чрезвычайности, но я тем не менее следую за ним. Он идет не к новому тыльному окопу, а дальше по линии — туда, где лежат в ряд несколько носилок и тела на них накрыты шинелями с головой.
Под одной из шинелей — Тейлор: двенадцать — восемь.
— Ну что? — спрашиваю я, когда Уилл останавливается и поворачивается ко мне. — Что у тебя такое?
— Я говорил со стариком.
— С Клейтоном?
— Да.
— О чем?
— А то ты не знаешь о чем.
Я смотрю на него, не понимая. Не мог же он признаться в том, что мы с ним делали наедине? Нас обоих отправят под трибунал. Разве что он хочет свалить все на меня, чтобы меня убрали из полка? Он видит недоверие у меня на лице и чуть краснеет, качая головой, чтобы развеять мое заблуждение.
— Про того немецкого мальчика. Про то, что сделал с ним Милтон.
Я киваю:
— Ах, это.
— Да, это. Это было хладнокровное убийство, ты же сам видел.
Я снова вздыхаю. Меня удивляет, что он поднял эту тему. Я думал, что дело кончено и забыто.
— Возможно, — говорю я наконец. — Да, наверное, так.
— Послушай, какое там «наверное»! Этот юноша, совсем мальчик, был военнопленным. И Милтон его застрелил. Хотя он нам никак не угрожал.
— Уилл, ну конечно, это было неправильно. Но такое случается. Я видывал и похуже. И ты тоже. — Я выдавливаю из себя горький смешок и показываю взглядом на окружающие нас тела. — Я тебя умоляю. Посмотри кругом. Одним больше, одним меньше — кого это волнует?
— Меня волнует. И тебя тоже. Тристан, я тебя знаю. Ты ведь чувствуешь разницу между добром и злом, правда?