– Ладно, – сказал Бестужев. – Помолись своему ангелу-хранителю, что испугом отделался. Только запомни накрепко, амплитуда ты трахейная: если пискнешь хоть словечко что Аркадию Михайловичу, что Сергею Филипповичу об этом происшествии и нашем разговоре… Мало того, что вовек тебе более России не видать – лично прослежу, чтобы тебя, поганца, французская полиция за кражу денег хозяйских законопатила на здешнюю каторгу, откуда тебе уже в жизни не выйти… Уяснил? Аркадий Михайлович, спору нет, человек влиятельный, только я-то, голуба моя, из самого Петербурга, из знаменитого здания, которое сотней таких вот Аркадиев Михайловичей командует, как унтерами…
– Нешто мы не понимаем? Все будет в лучшем виде, ни одна живая душа… Рад стараться, ваше высокоблагородие!
– Ну и отлично, – сказал Бестужев. – Что стоишь? Карабкайся на козлы, и поехали. Время позднее, порядочным людям спать пора. Прямиком на мою парижскую квартиру…
Глава восьмая
Парижские будни
ПАРИЖСКИЙ РАССВЕТ ничуть не походил на сероватые петербургские или ничем не примечательные, хотя и не лишенные красоты венские – необычный он был какой-то, акварельный, игравший загадочными и неожиданными оттенками. Вот только любоваться этим было некогда – события разворачивались…
Ламорисьер, стоявший посреди небольшого кафе, – где, не спрашивая поднятого с постели хозяина, устроил нечто вроде штаба, очень уж местечко было удобное – обвел всех присутствующих своим знаменитым тяжелым взглядом, к коему Бестужев уже успел привыкнуть. Насупясь и нахмурясь, произнес:
– Ситуация следующая, господа мои… Консьержка – баба, сразу видно, хитрющая, пробы негде ставить. Но соображает, что с нами ссориться как-то не с руки, боком выйдет… Клянется и божится, что вчера вечером в квартиру приехал хозяин еще с тремя незнакомцами, за ними внесли два больших ящика. По описанию внешности определить трудно, с кем мы имеем дело – но наверняка с нашими друзьями, изменившими внешность, как они это порой практикуют. С того времени, как мы установили наблюдение, никто из подходящих под описание дома не покидал – ни через парадное, ни через черный ход. Из дома вообще никто не выходил. – Он покосился даже не на Ксавье, а в его сторону: – У господина инспектора найдутся какие-нибудь ценные замечания по ситуации?
– Нет, – кратко и хладнокровно ответил Ксавье.
– Ну и прекрасно, – усмехнулся Ламорисьер. – Мои парни, надежности ради, порасспросили и жителей близлежащих домов – никто не видел на улице людей, выносивших тяжелые ящики. Так что птички, я полагаю, в гнездышке.