Много чего там было написано. Про прикормленных Гартунгом французских полицейских чинов. Про пикантнейшую ситуацию, сложившуюся давным-давно: когда неизвестно уже, кому эти господа из полиции служат ревностнее, родной Франции или русской жандармерии. Имена, занимаемые посты, подробно описанные случаи их тайной практики, детали секретного сотрудничества. Российские ордена и медали, денежные вознаграждения, золотые часы с выложенным бриллиантами российским императорским орлом либо без такового…
Будь Барцев хоть самим дьяволом, он ни за что не смог бы раздобыть столь обширные и точные сведения самостоятельно, своими собственными усилиями. Обязан существовать крайне высокопоставленный изменник либо в Департаменте полиции, либо в Особом отделе, а то и в Охранном. Обязан занимать немаленький пост – речь шла о вещах, не всякому обер-офицеру доступных. Бог ты мой, снова мерзавец в рядах, причем чуть ли не на самом верху… Это никак не может оказаться Лопухин, бывший директор Департамента полиции – не один год прошел со времен его измены, Барцев не стал бы выжидать так долго, получи он эти сведения от Лопухина наряду с разоблачением Азефа. Мерзавец, подонок, в кандалы…
Бестужев вновь испытывал двойственные чувства. С одной стороны, смело можно предположить, что отныне сам он избавлен от всех и всяческих неприятностей со стороны как Гартунга, так и его здешних высокопоставленных конфидентов – всем им теперь не до Бестужева, не до Штепанека, наверняка охвачены другими тревогами, озабочены более шкурными вопросами. С другой… Невероятной силы удар по тому особому положению, какое заняла российская жандармерия в Париже, по многолетней налаженной работе. Гартунга, конечно, никто не вздумает арестовать, его надежно хранит дипломатический статус, и он преспокойно покинет в ближайшее же время страну… Никаких сомнений, очень скоро в российском консульстве на рю Гренель появится новый дипломат, с безукоризненными манерами, скромный и обходительный, чурающийся особой публичности – и именно он примет дела… но все равно, заранее можно предсказать, что не будет уже прежних достижений, никогда более не смогут коллеги Бестужева в Париже работать так вольготно…
Он решительно поднялся – шумный скандал менял кое-что в его собственной судьбе, но ничегошеньки не изменил в служебных обязанностях, в намеченном плане действий…
Возле кафе он оказался в рассчитанное время – и выждал, пока появится Бахметов, убедился, что слежки за профессором нет, и тогда только вошел.
Бахметов, оторвавшись от газеты, глянул на Бестужева, такое впечатление, с искренней радостью: