– Как четверо? А этот твой Арну?
– Он… Он никуда не исчезал, он поехал дальше, он и сейчас в пакгаузе… Я вам его покажу, как же иначе…
Ламорисьер повернулся к одному из своих, явно собираясь отдать распоряжение. Бестужев понял, что пора вмешаться. Он деликатно отвел бригадира в сторонку и вежливо поинтересовался:
– С вашего позволения, теперь я с ним немного поработаю? Этот Арну никуда из пакгауза не улетучится, если только умеет проходить сквозь стены разве что…
– Конечно, господин майор, – сказал бригадир, пытаясь придать своей бульдожьей физиономии самое доброжелательное выражение. – Эта свинья в полном вашем распоряжении, не буду мешать…
И он с гримасой, которую наверняка считал деликатной улыбкой, отошел подальше, показывая всем своим видом, что не намерен подслушивать. Бестужев склонился над оцепеневшим от ужаса коротышкой (его лысина была покрыта многочисленными бисеринками пота), спросил негромко:
– Как все это выглядело? Как они у вас появились?
– Да просто пришли перед самым отправлением поезда… Гравашоль, два незнакомца с неприятными лицами и четвертый, чуточку приличнее выглядевший…
– Опишите его.
– Выше вас примерно на полголовы, господин комиссар… белокурый, с усами и бородкой… В отличие от остальных, у него было лицо культурного человека…
– Эти трое его привели?
– Простите?
– Ну, как по-вашему, походило на то, что его привели насильно? Что он силой принуждаем их сопровождать?
– Вот уж никак не похоже, господин комиссар! – решительно возразил Лябурб. – Ничуть не походил! Он держался совершенно естественно, непринужденно, улыбался, они даже шутили… Вся компания производила впечатление добрых старых приятелей…
– Это точно?
– Абсолютно! Они выглядели дружной компанией… В поезде пили вино и смеялись…
«Ни черта не понимаю, – подумал Бестужев. – По описанию это, несомненно, Штепанек… но откуда у него дружеское расположение к своим похитителям? Силой принудили держаться непринужденно, улыбаться, смеяться? Глупость какая! Этот субъект перепуган до смерти и врать не станет, подметь он что-то неестественное в поведении Штепанека, не запирался бы – а он настаивает, что все четверо выглядели одной дружной компанией… Может, мы просмотрели нечто в биографии Штепанека? Может, он просто-напросто сам придерживался революционных убеждений, с Гравашолем уехал добровольно? Нет, не похоже… Во-первых, ни один из собеседников Бестужева, долго и подробно повествовавших о Штепанеке, ни словечком не упомянул о сочувствии изобретателя революционным идеям. Наоборот, из последних описаний рисовался, скорее, человек насквозь меркантильный, чуждый всяким там идеям, озабоченный лишь собственным благополучием. Во-вторых, какого же тогда черта он не уехал с Гравашолем