— Нет, не оттуда. Я сам по себе...
На их разговор из комнат вышли давишние офицеры. Они молча поглядывали на хозяина дома, которого видели первый раз в жизни и потому не знали, что от него можно ждать.
— Разве вы не с нами? — спросил кто-то.
И по тому, как все напряглись, Мишель понял, что это и есть самый главный вопрос. Который на самом деле касается даже не сегодняшнего или завтрашнего дня, а может быть, всей его жизни.
— Мы тут собираемся со дня на день на Дон, — зачем-то понизив голос, заговорщически сообщил Звягин. — Теперь там все наши съезжаются и, смею тебя заверить, бьют красных в хвост и в гриву. Уверен, года не пройдет, мы в войдем в Москву под барабанный бой и всю эту сволочь на фонарях перевешаем.
И то, как он это сказал, свидетельствовало, что он точно готов без разбору и жалости стрелять и вешать людей на фонарях.
— Ты, конечно, с нами! — не спросил, констатировал Звягин, хотя в голосе его чувствовалось напряжение.
Сказать «нет» было трудно. Хотя бы потому, что на него со всех сторон, ожидая его ответа, глядели офицеры. Сказать «да» невозможно. В другом случае Мишель, наверное, пошел бы с ними хотя бы потому, что среди них был Сашка Звягин, которого он хорошо знал и с которым близко приятельствовал. И еще потому, что это были такие же, как он, прошедшие через те же кадетские корпуса и юнкерские училища офицеры. В общем, свои.
Но Анна... Его ждала Анна, и он не мог бросить ее вот так, без всяких объяснений. Уйти — и пропасть. Она с ума сойдет!
Впрочем, с объяснениями тоже, кажется, не мог.
Он просто не мог ее бросить!...
— Нет, увольте, — твердо сказал Мишель.
— Я же говорил, господа, он красным продался, — зло бросил кто-то. И взгляды всех посуровели. Потому что он отказался и, значит, был не свой, был чужой. Атак, чтобы ничей, чтобы посередке — невозможно!
— Брось, Мишель, — попробовал уговорить его Сашка. — Ты же здесь пропадешь, один — пропадешь! Они же все одно тебя повесят. Ты просто их не знаешь — это же солдатня, быдло!
Но Мишель лишь еще раз покачал головой.
— Может, ты точно с ними? — недоверчиво спросил Звягин. — Или решил за кордон податься? А?...
Повисла тяжелая, не сулящая ничего доброго, пауза. А двое крайних офицеров тихо и незаметно сместились ближе к двери.
Мишель собирался уж было драться, но вдруг неожиданно для всех, но более всего для самого себя, сказал:
— Я не могу... Я теперь, господа, намерен жениться.
— Ты? — ахнул Звягин, — на миг став тем самым, прежним Сашкой. — Ты, закоренелый холостяк? Поди, врешь?
— Никак нет, — покачал головой Мишель. — Женюсь.