И все же крысы находились в несравненно лучшем положении, чем люди, — они могли в любой момент убежать в соседний подвал или на улицу Люди — нет...
Изредка с металлическим лязгом и грохотом отворялась дверь, и камера замирала, ожидая, чью фамилию выкликнет надзиратель.
— Прапорщик Семенов... выходь!
Кто-то вставал и, пробираясь через людей, шел к выходу.
Дверь захлопывалась, с грохотом перерубая падающий из коридора свет. И кто-нибудь в темноте обязательно быстро крестился, шепча скороговоркой молитву. За упокой души прапорщика Семенова...
— Вы за что сюда? — тихо спросил Мишеля угадываемый в полумраке неясным силуэтом сосед.
— Ума не приложу, — честно ответил Мишель. — А вы?
— А я, знаете, за дело, — ответил сосед. — Шлепнул нескольких их «товарищей», о чем в ни малой степени не сожалею. Жаль — мало... В отличие от других, невинную гимназистку строить из себя не собираюсь, тем паче что без толку — все одно конец для всех един и скор.
— Какой? — растерянно спросил Мишель.
И не увидел, скорее почувствовал, как его сосед ухмыльнулся в темноте.
— А такой, что всех нас, господа-товарищи, в самом скором времени отправят прямиком на небеса. У них с этим запросто — отведут в камеру, есть здесь такие, обшитые по стенам деревом, толкнут внутрь и шлепнут из нагана в затылок. Вот так... — щелкнул сосед пальцами.
— Но разве так возможно?... — не поверил Мишель. — А как же следствие, суд, наконец?
— Какой суд? Классовый? Так по нему все мы давно к высшей мере приговорены. Поголовно! Вы их гимн слышали — «Интернационал» называется — так там прямо, без обиняков, сказано — всех господ под корень, а затем... А вы бы на их месте как поступили? Тягомотину разводили с присяжными и адвокатами? Нет, батенька, точно так же бы действовали — как французские якобинцы, как Столыпин в девятьсот пятом, когда без всякой оглядки на правосудие решением военно-полевых судов бунтовщиков в пять минут на осинах вешали. Гирляндами. Тогда — мы, теперь — они! А моя воля — я бы не вешал, я бы их на кол сажал, как при Иване Грозном! Жаль, теперь меня не спросят...
С грохотом, резанув по сидящим на полу людям полосой света, распахнулась дверь. И недовольный голос выкликнул:
— Ротмистр Долгов!... Выходь!...
Рядом завозился, привстал сосед.
— Ну вот и все... — сказал он. — По мою душу... Аминь...
И, встав и усмехнувшись, может быть, всерьез, а может быть, юродствуя, попросил:
— Помолитесь за мою убиенную душу. Если, конечно, успеете... Если не вы следующий... Честь имею!
И быстро, переступая через людей, не обращая внимания на протестующие крики, пошел к очерченному светом проему двери. Ведущему прямехонько на небеса...