Машина, на которой приехал Семен, – мощный внедорожник, смахивающий на миниатюрный вездеход, – стояла у подъезда соседнего здания. Проехать дальше ему помешал обугленный остов вертолета, перегородивший всю улицу, от стены до стены.
Покосившись на сбитую военную машину, от которой все еще поднимался дым, просачивающийся сквозь трещины в расколовшейся от удара обшивке, Семен забрался в кабину и завел двигатель. Наумов сел сзади и тут же опустил боковое стекло, положив автомат на колени. Лада колебалась недолго, распахнув переднюю дверь, она села рядом с водителем.
Тронув машину с места, Семен свернул в соседнюю улицу, объезжая остов вертолета.
– А я не знал, что ты служишь в военно-космических силах… – произнес Семен, искоса посмотрев на Ладу. – Слушай, а все-таки, как ты оказалась тут? Если брать на веру теорию вероятности, то шансов на нашу встречу считай что и не было…
– Я же сказала, что бежала с Земли… – ответила она. – Я нигде не служу. Мне ПРИШЛОСЬ надеть эту форму… – В ее словах прозвучали раздражение и досада.
Семен пожал плечами и вцепился в руль. Машина как раз выскочила на перекресток, и ее занесло, когда он слишком резко повернул колеса.
– Ты так странно исчезла тогда, – напомнил он, справившись с управлением. – Честно говоря, я даже пытался узнать о тебе через госпиталь, но мне ответили, что не видели никого, похожего на тебя по описанию…
– Я не была там, – подтвердила Лада, поворачивая расположенное рядом с ней зеркало заднего обзора так, чтобы видеть Наумова. Полковник сидел, напряженно глядя в окно, и, похоже, ничуть не интересовался завязавшимся разговором. – Извини, Семен, я солгала тебе тогда, на Земле. Но я не жалею… – Ее голос прозвучал глухо и взволнованно, мгновенно растеряв всю свою жесткость.
– Не жалею, потому что иначе меня бы не было здесь… – спустя несколько секунд добавила она.
– Наша встреча на Земле и твой прилет сюда как-то взаимосвязаны?! – искренне удивился Семен.
– У меня были большие проблемы… – Казалось, голос Лады блуждает в бездне каких-то, ведомых только ей воспоминаний. Он звучал глухо и неровно:
– В тот день, когда мы встретились, я стала невольной свидетельницей твоего разговора с отцом, – призналась она, а Семен, который вовсе не вызывал ее на откровенность, вдруг почувствовал себя не совсем удобно, словно злой шутник, переодевшийся в рясу священника и затаившийся в кабинке для исповеди…
– Тогда мне все казалось черным, весь мир вокруг меня сжимался мрачным кольцом безвыходности. – Она запрокинула голову, задумчиво глядя в окно, на удаляющуюся группу многоэтажных домов, меж которых все еще маячил силуэт сбитого вертолета. – У меня никогда не было настоящей семьи, и обо мне никто не заботился так, как твои родители о тебе. Я ни во что не верила и ничего не ждала от жизни. Твой отец задел меня за живое – он нарисовал Ганимед такими красками, каких я не встречала в своей жизни. Я подвержена влиянию логики, – с ноткой безжалостности в дрогнувшем голосе призналась она. – Он убеждал тебя, но я слышала ваш разговор, и Ганимед остался в моем сознании именно таким, как он преподносился тебе. Мечта… – Она усмехнулась, наверное, осуждая собственную наивность. – Мир, населенный умными, гармоничными людьми. Мир без войны, ненависти, нищеты и злобы. Он вошел в мою душу, как драгоценный образ, и я уже не смогла избавиться от него. – Глаза Лады вдруг потемнели. – Понимаешь, мне нипочем было не попасть сюда обычным порядком, даже в том случае, если бы я каким-то чудом нашла нужную для полета сумму денег. Поэтому, когда мне предложили улететь, пусть инкогнито, для участия в операции военного ведомства, я колебалась только в одном – на Земле оставался единственный дорогой мне человек. – Она на секунду умолкла, будто собираясь с силами для следующей фразы…