Рассвет или закат?..
Эта мысль почему-то показалась ей достаточно значимой, чтобы уцепиться за нее.
Закат… Закаты в творчестве великих русских художников… Русский музей…
Из темноты медленно выплывали величественные полотна.
Айвазовский… Откуда я это знаю?!
Вопрос, заданный самой себе, вызвал страх.
Щелчок, тихое жужжание кристаллопривода, сглотнувшего очередной компьютерный диск с голографической записью информации, тихие шаги по стерильному кафельному полу, глухие, отдаленные голоса – все эти звуки не принадлежали ее жизни, и Лада испугалась еще больше, внезапно вспомнив совсем другой звук – надсадный визг тормозов и глухой болезненный удар…
Голос, что выплывал из бездны, казался ей знакомым, а собственное сознание виделось как плошка с едва тлеющими угольками, медленно плывущая вслед ленивому течению абсолютно черных вод неведомого подземного озера.
Голос… Он принадлежал ее памяти, ее прошлому!..
– Скажи, Николай Андреевич, ты кто, карьерист или патриот? – спросил Колвин, облокотившись о выступ какого-то прибора, от которого к обнаженному телу под тонкую простыню змеились провода.
– А как ты сам думаешь, Антон Петрович?
– Я помню тебя патриотом, но сейчас сложно поручиться даже за самого себя…
Она так и не дождалась ответа. Плошка с ее угасающим сознанием уплывала по черной глади озера, и голоса все отдалялись, становились глуше и глуше, превращаясь в бессвязное, монотонное бормотание.
Она не понимала, где находится, что с ней произошло, и от этого рождалось чувство беззащитности, страха и внутреннего нежелания жить.
* * *
Разговор, начало которого уловило пробуждающееся сознание Лады, имел свое продолжение и свою предысторию.
– Черт вас всех побери! КТОотпустил его в город?! Покажите мне пальцем на этого идиота, и я поставлю его к стенке, прямо здесь!
На Барташова было страшно смотреть. Его полное, одутловатое лицо побагровело от гнева, казалось, еще немного и генерала хватит удар.
Вперед из группы мнущихся, притихших офицеров базы внезапно выступил Колышев. На этот раз он был в форме, и на плечах Вадима красовались общеармейские погоны с майорскими звездами.
– Колвина никто не отпускал, Николай Андреевич. Он ушел сам. Вам не следовало давать ему полномочий руководителя уровня…
– Что?! – Барташов не верил своим ушам. Он собрал сюда этих разгильдяев, чтобы они ответили за собственную халатность, и вдруг один из них начинает обвинять его! – Да ты в своем уме, майор?!
– Так точно. – Колышев напрягся, но отвечал спокойно. – Колвина никто не отпускал, – повторил Вадим. – Он просто воспользовался врученным вами пропуском по его прямому назначению, открыл им двери.